и Луизой; и я думаю, вполне вероятно, что мое сегодняшнее недомогание может быть вызвано этим.
Еще чуть-чуть все того же спокойного терпения и принудительной веселости со стороны Энн послужило почти чудодейственным средством для Мэри. Скоро она уже сидела, выпрямившись на диване, и начала надеяться, что сумеет подняться к обеденному времени. Затем, забыв и думать об этом, она оказалась в другом конце комнаты, принялась составлять букетик из цветов; потом съела холодное мясо и вскоре почувствовала себя настолько хорошо, чтобы предложить совершить небольшую прогулку.
– Куда мы с тобой пойдем? – спросила она, когда они были уже готовы. – Я полагаю, тебе не захочется заходить в Большой дом прежде, чем они придут повидать тебя.
– Я не имею ни малейшего возражения на этот счет, – ответила Энн. – Мне в голову никогда не придет настаивать на соблюдении подобной церемонии с людьми, которых я знаю так хорошо, как миссис и мисс Масгроув.
– О! Но им следует нанести тебе визит как можно скорее. Они обязаны понимать, как им следует вести себя с тобой, как с моей сестрой. Однако мы вполне можем зайти и посидеть с ними немного, а когда разделаемся с этим, насладиться нашей прогулкой.
Энн всегда считала такой стиль общения крайне неразумным; но она прекратила прилагать усилия препятствовать этому, полагая, что, хотя с каждой стороны непрерывно возникали всяческие поводы для обид, ни та ни другая семья уже не могли жить без этого общения. Соответственно они направились к Большому дому, где просидели целых полчаса в старомодно обставленной квадратной комнате, с небольшим ковром на натертом до блеска полу, в обстановку которой дочери постепенно вносили соответствующий дух беспорядка, с помощью огромного пианино и арфы, подставок для цветов и маленьких столиков, поставленных на все свободные места. О! Если бы оригиналы, с которых писались портреты, развешанные на деревянных стенных панелях, если бы все эти господа в коричневом бархате и дамы в синем атласе увидели все происходящее, они бы ощутили такое ниспровержение порядка и аккуратности! Да и сами портреты, казалось, с удивлением взирали на все это.
Масгроувы, подобно их жилищам, находились в состоянии изменения, возможно усовершенствования. Отец и мать придерживались стиля старой Англии, а молодые стремились к новому. Мистер и миссис Масгроув были очень хорошими людьми; дружелюбными и гостеприимными, не слишком образованными и совсем далекими от утонченности. Их дети отличались уже современным складом ума и манерами. Семейство было многочисленным; но, помимо Чарльза, взрослыми детьми были только Генриетта и Луиза, молодые девушки девятнадцати и двадцати лет, принесшие из школы в Эксетере весь обычный набор образованности и лоска, и теперь, подобно тысячам других юных дам, придерживаясь определенного стиля, жили счастливо и весело.
Их платья всеми способами подчеркивали их достоинства, их лица были довольно симпатичны, их настроение чрезвычайно хорошим, их манеры непринужденными
