он что, соображает?
– Мне кажется, мальчик достаточно развит, всё понимает, только говорить не умеет.
– Только! – усмехнулась заведующая. – Ривун не знает языка глухонемых. Как он будет учиться?
– Он не глухой, он слышит.
– Что толку! Надо было раньше перевести его в специнтернат и не мучиться.
– Я с ним никогда не мучилась. Он тихий. В больницу его всегда можно будет отправить.
– Впрочем, мне все равно. Подготовь бумаги для школы глухонемых. Теперь он – не наша забота.
Начало разговора Марк застал во дворе, где как обычно летом ловил ветер звуков в надежде познать что-то новое. В момент окончания беседы взволнованный мальчик стоял уже у двери кабинета. Ему не понравились слова «школа глухонемых». Это неправильно. Он не глухой. Все остальные глухие по сравнению с ним! Они не слышат и десятой части того, что слышит он! Зачем ему в школу глухих?
Марк открыл дверь и вошел в кабинет. Он никогда не стучал при входе, не понимая бессмысленного ритуала. Он не любил создавать дополнительные шумы. Вокруг и так клокочут бесчисленные звуки, от которых невозможно укрыться. По этой же причине сам Марк Ривун всегда перемещался очень тихо, почти неслышно для окружающих.
Щуплый мальчик появился за спиной воспитательницы словно из ниоткуда. Она обернулась, собираясь выходить, ойкнула и схватилась за сердце. Тучная заведующая выпучила глаза:
– Ты здесь? Как?
Марк по привычке молча указал на приоткрытую дверь, но понял, что сейчас решается его судьба и простого жеста недостаточно. Мальчик напряг непослушные голосовые связки и неуверенно произнес:
– Я… Я во… во-шел.
Онемевшие женщины, приоткрыв рты, таращились на мальчика. Марку не понравился первый произнесенный звук, и он попробовал еще:
– Я… слы-шу. Я не глу-хой. Я не глухой. Я слышу. – Он повторял эти слова несколько раз, меняя интонацию, пока не остался удовлетворен найденным тембром.
– Ты говоришь? – неуверенно спросила заведующая. Воспитательница осела на стул, продолжая держаться за сердце.
– Да. Я говорю. Я слышу и говорю. Я умею говорить. Отправьте меня в школу. В обычную школу. – Голос Марка окреп и звучал уверенно, однако сухо и хрипло, будто говорил не маленький мальчик, а уставший от жизни старик. Женщины, вместо того, чтобы радоваться чудесному исцелению, продолжали смотреть на него настороженно. В их позах чувствовался плохо скрытый страх. Казалось, они чего-то боялись, но чего именно, и сами не могли объяснить.
В подсознании Марка возникли смутные обрывки воспоминаний, даже не воспоминаний, а ощущений: его голос – и чужой страх, его крик – и беда. Он молчит – и всё идет своим чередом, он кричит – и жизнь ломается. Сначала голос, затем ужас. Что-то было не так в этой последовательности. Ведь другие говорят – и ничего не происходит, кричат – и все терпят, поют – и люди восторгаются. Поют…
Когда
