набекрень, с карманами, полными семечек. «За одного грузина – одна горсть семечек!» – дразнит он влюбленную в него снайпершу, и снайперша замирает от нежности: «Дурачок! Дурачок. Дурачок…».
Что делать умному грузину-интеллигенту с дурачком, если в том оживет дух старорежимного урядника? Идти дальше по роковому замкнутому кругу? Что делать с духом нации, когда дух закапсулирован? Остаться в скорлупе, в ковчеге, в коконе, с запертыми воротами, перекрытыми путями, забетонированными границами?
А выйдешь на свободу – там «тухлое человечество», то есть зверинец: в покое не оставят, не пожалеют, не пощадят. Копытами забьют. Как комара, прихлопнут.
Война так война, думает писатель Элисбар, соображая, что делать с выданной ему винтовкой. «Маленький комар одолеет хворую лошадь, если, конечно, маленькому комару поможет большой волк…».
Отдаю вам должное, батоно Элисбар: вы не помянули медведя. С ролью хворой лошади нам придется смириться. А волк… волк, конечно, не петух, так что месье Гамба может оставаться в своем Париже. Когда же в облике волка появится какой-нибудь герр Тотлебен, мы постараемся дать выход его инженерным талантам: поручим ему оборону Крыма… если, конечно, Крым не вывалится навсегда из нашего общего годори.
Хант с ракеткой
В какую бы глушь таежную ни завел нас неутомимый северянин Юрий Блинов, в какую бы непролазную тундру ни загнал, – однако у этого зубра геологоразведки всегда маячит на горизонте Буровая.
К ней, спасительнице, бредет, проваливаясь в снег, ненец Пяк Канлий – просить бензина: надо срочно вывезти народ со стойбища, потому что снега выпало много, олени падают от бескормицы, а если нет оленя, то нет и ненца.
«Моя тот гот толго помнит, однако», – сформулирует позднее Пяк, но не решится довести до вывода ощущение, что тундра столько же покорена, сколько покорежена. Прежде хозяином Севера был оленевод-абориген, а теперь – пришлый инженер, который живет на буровой и надевает кеды, когда надо поиграть в настольный теннис. Видно, кто тут главный.
Однако и в буреломах тайги идет свой спор о том, кто главный: сладивший избу охотник или гуляющий вокруг избы медведь. Охотник уважительно зовет медведя Хозяином, но и он, и его бесценные собаки знают, что рано или поздно медведь будет затравлен, подстрелен и ободран, а шкура его пойдет в подарок начальству. Медведь же, спокон веку уверенный, что главный в тайге – он, выследив, когда охотник с собаками отойдет проверять капканы или затоны, – вламывается в избу, ломает мебель, вываливает на пол из схронов съестное, что может, сжирает, а на остальное накладывает недвусмысленно пахнущую кучу. На войне как на войне.
Однако и на станции, где хоронятся от стужи ученые мерзлотоведы, ласково зовущие свое пристанище Мерзлоткой, – тоже идет борьба за главенство. Из кутка очаровательных щенят один, что покруче, вымахивает в крепкого кобеля и, почувствовав свою силу, начинает грудью налетать на собратьев, отталкивая их от кормушки, а то и норовя вцепиться в глотку.
Однако
