style="font-size:15px;"> Выпотрошенный я, выпотрошенная она, распотрошенная квартира. Мы подходим друг другу.
– У м-меня… К-кровь… Я… Я п-потеряла… П-потеряла… Не надо б-больше… Пожалуйста…
– Это не я… – успокаиваю ее дебильно. – Правда, не я. Я ничего вам не сделаю.
Для нее мы все одинаковые, думаю я отстраненно. Пока мы в масках, мы все одинаковые. Так что в какой-то степени это именно я.
Сажусь на пол. Хочу содрать с себя Аполлона, но не решаюсь.
– В-вольф? Он ум-мер?
Все ведь неплохо начиналось. Меня послали сюда убрать опасного террориста и зачистить свидетелей операции, отдали под мою команду звено Бессмертных. Но террорист оказался ноющим интеллигентом, свидетели – ревущей девчонкой, вверенное мне звено – бандой озабоченных садистов, а я сам – размазней и слабаком. Террорист отправился по своим делам, мой дублер-проверяющий пускает слюни в коме, а свидетельница ничего не видела. К тому же у нее выкидыш, так что мне теперь ей даже инъекцию нет оснований делать, не говоря уже о том, чтобы ее пристрелить. Явно не мой день.
– Нет.
– Его з-забрали?
– Я его отпустил.
– Г-где он?
– Не знаю. Ушел.
– Как уш-шел? – Она растеряна. – А я? Он не в-вернется за м-мной? Жму плечами.
Она обнимает колени, ее трясет. Она совсем голая, но, кажется, даже не понимает этого. Волосы спутаны, склеены, свисают багровыми сосульками. Плечи изодраны. Глаза красные. Аннели. Она была красивой девчонкой, пока не попала под каток.
– Вам, наверное, к врачу хорошо бы, – говорю я.
– А тебе не н-надо меня… Разве… В расход? Качаю головой. Аннели кивает.
– Как т-ты д-думаешь, – спрашивает она. – Он всерьез г-говорил про аб… про аборт?
– Понятия не имею. Это уж ваши с ним отношения.
– Это его ребенок, – зачем-то говорит мне Аннели. – Вольфа. Я стараюсь не глядеть на кровавую кашу на полотенцах.
– Он террорист. Его не Вольф зовут.
– Он мне говорил, что хочет этого ребенка.
Мочки у нее порваны, сочатся стынущей кровью; там, наверное, были сережки. Острые скулы; не они – ее лицо было бы идеально выверено, выточено на высокоточном молекулярном принтере; не они – оно было бы слишком правильно. Брови тонкие, вразлет. Прикоснуться к ее брови, провести по ней пальцем… Слезы ползут поверх бурой корки, она размазывает их кулаками.
– Как твое имя?
– Тео, – отвечаю я. – Теодор.
– Можешь уйти, Теодор?
– Тебе надо к врачу.
– Я тут останусь. Он ждет, пока вы все уйдете. Он не вернется за мной, пока ты не уйдешь.
– Да… Да.
Я поднимаюсь, но медлю.
– Слушай… Меня зовут Ян на самом деле.
– Можешь уйти, Ян?
В коридоре я в первый раз вспоминаю, что здоровяк мне говорил о наблюдении: все подходы к квартире просматриваются. Вокруг понатыкано
