думала, ты – наивная, а ты – просто дура. Думаешь, у танцующих там своих покровителей нет? Есть, да покруче, чем какой-то там мэр.
Дина вздохнула. Она решительно отказывалась продолжать эту беседу. Однако при всей омерзительности сказанного становилось понятно, почему в более именитых театрах ее не то что просматривать – даже разговаривать с ней не стали. Где-то, потупив глаза, щебетали об отсутствии мест в труппе, где-то просто отмахивались, как от назойливой мухи, где-то откровенно поднимали на смех:
– Откуда? Из Большого? Ну, в таком случае у нас тут «Ла Скала», милости просим.
– Но я правда из Москвы.
– Слушай, шла бы ты. – Что ж, достаточно конкретно.
После нескольких самостоятельных попыток устроиться Дина все же преодолела стыд и страх и позвонила своему московскому педагогу, которая две недели назад кричала ей, что «больше ничего, решительно ничего не хочет слышать о человеке, собственными руками роющем могилу своему таланту». Конечно, она произнесла это в сердцах, и то после нескольких часов бесполезных просьб, увещеваний, внушений и отповедей, во время которых Дина то краснела, то бледнела, то покрывалась холодным потом, то вдруг чувствовала непреодолимый жар, но оставалась непреклонной и только время от времени повторяла, как механическая игрушка, одно и то же:
– Я должна уехать.
– Ну, и уезжай, – таков был вердикт обессилевшего от упрямства ученицы учителя.
Она так и сделала, а теперь звонила, чтобы, наступив на горло собственной гордости, все же попросить о помощи.
– Возвращайся, и дело с концом, – тут же сказала педагог, ни намеком ее не упрекнув. – Конечно, вместо тебя уже ввелись другие, но мы что-нибудь придумаем. Таланту всегда найдется место.
«Вашими бы устами. В Новосибирске почему-то не нашлось». Этого Дина, конечно, не сказала, произнесла другое, уже и сказанное, и услышанное, и пережитое:
– Мне нужно устроиться здесь. – Дина приготовилась к новой атаке из уговоров, угроз и нравоучений, которых, однако, не последовало. После затяжной паузы и тяжелого вздоха старый опытный педагог лишь спросила:
– Очень нужно?
– Очень.
– А не пожалеешь?
– Поживем – увидим.
– Ладно, твоя жизнь. Сделаю, что смогу, но многого не обещаю.
– Спасибо.
– Так и не скажешь, почему сорвалась?
– Нет.
На знаменитый Театр оперы и балета даже у заслуженного столичного хореографа управы не нашлось: Дину направили в один из многих не слишком больших музыкальных театров, где место ей определилось довольно быстро: четвертая во втором ряду.
«Четвертая во втором», – мысленно терзала она себя, чередуя батманы с арабесками и счастливо улыбаясь полупустому залу. «Четвертая во втором», – заливалась тихими слезами, пробуждаясь ото сна, в котором по-прежнему танцевала соло у волшебного озера Чайковского. «Четвертая во втором», – усмехалась она
