райским, но много превосходили недоброй памяти тесные и некомфортные земные обиталища.
На окраине Кампуса спрятались в густой зелени деревьев два стоявщих неподалеку друг от друга чистеньких домика. Строения пробудили любопытство Георгия.
– Это наши молельные дома, синагоги, как у вас принято называть, – пояснила Ципора.
– А почему их две, да еще и рядом расположены? – спросилил Айзик.
– Я думаю, – ответила Ципора, – вам, бывшим жителям города Божина, собравшего в своих стенах разные иудейские конфессии, причина не покажется удивительной. В доме, что стоит ближе к дороге, молятся жители Кампуса, а в ту избушку, которая поменьше, никто и никогда не заходит.
– Отрадно слышать, – заметил Гершель, – скромный этот теремок мне подойдет.
Первое дело для вступившего в новый мир – познать язык его коренных обитателей. Преуспевший в египетском труде учения добьется немалого и в прочем. Впрочем, правила многообразной реальности пестрят исключениями. Иной закатит камень в гору и стоит, озираясь, на вершине, и не знает куда податься. А другой обойдет вокруг глыбы, оставит лежать у подножья гранитную тяжесть и бодро потопает, ни о чем не тужа, и далеко уйдет налегке.
Четверо наших героев с усердием вгрызлись в марсианский язык. Молодая память Малки и Георгия жадно впитывала корявые слова, а бойкие уста щедро выпаливали их. Старички не могли похвастаться достижениями. Но упрямый книжник Гершель не отступал, и подвижническим трудом добывал знания крупицу за крупицей, ибо невежество считал прозябанием души. “Граница моего языка – это граница моего мира!” – говорил он. Прагматичный оптимист Айзик быстро охладел к учению и принялся искать перспективные альтернативы, ибо скорее игру на скрипке освоишь, нежели язык выучишь!
В Кампусе адаптации сменялись поколения. Прибывали из рая земляне, за полгода становились марсианами, и вылетали птенцы из гнезда. Другими словами, расселялись на обширных пространствах страны, и по мнению одних улучшали, а по мнению других ухудшали местный человеческий генофонд.
На бесплатных экскурсиях пришельцы узнавали планету. Ципора и другие наставники горячо и убедительно говорили о важности простого труда и о нехватке рабочих рук на нивах. Однако, большинство учащихся Кампуса адаптации бывали покорены великолепием столицы и по окончании курса устремлялись в Марс.
Из наших знакомых один лишь Айзик избрал для себя провинцию. Гершель и Малка представляли свою судьбу не иначе как в Марсе. А Георгий все больше грустил – он не знал, куда и чего ему хочется, все было немило и не по нраву ему. “Да разве они люди, марсиане эти? – думал он, – амебы бесчувственные! Нет горячих, и нет холодных – теплые все. Не любят, не мстят, не убивают… Как прослыть героем там, где не ведают храбрости и не порицают трусости?”
По истечении полугода Ципора, прощаясь с Гершелем, Айзиком, Малкой и Георгием, на марсианском языке
