ужин и бросил уже на пороге: – Фол, позаботься об этом.
Утро следующего дня принесло с собой ломоту в мышцах и зверский голод – из-за рабыни Тобиас так и не поужинал вчерашним вечером. Пометавшись по спальне сначала переполненный гневом и досадой на себя за несдержанность, а затем в сожалении о своей жестокости, Тобиас, как был, улегся на кровать и заснул, не чувствуя в себе ни сил, ни желания раздеваться или принимать пищу. Это были, пожалуй, худшие пять дней в его жизни.
Он уже был готов покинуть комнату и успеть к завтраку – а спешил он не столько из-за предвкушения горячего хлеба и свежего сока, сколько из-за ожидавшегося сегодня прибытия с Южного моря дяди, – как дверь в его покои распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся слуга.
– Мой господин, прошу простить меня за то, что нарушаю ваш покой… – зачастил тот, но Тобиас его перебил.
– Говори, что произошло.
Очевидно, было что-то срочное.
– Там, на кухне, эта новая рабыня…
Тобиас не стал дослушивать, оттолкнул слугу и помчался по коридору, кляня себя за вчерашнюю черствость. Он очень надеялся, что ничего не успело случиться.
На кухне было не протолкнуться рабы и слуги побросали дела и толпились вокруг печи. Ближе всех к ней стоял белый, как мел, Шеридан и в контраст ему раскрасневшийся Фол – тот свирепо доказывал что-то рабыне. Сьерра, чье лицо с одной стороны превратилось в огромный, свежий еще, синяк, одной дрожащей рукой прижимала к своему горлу лезвие огромного разделочного ножа, а другой держала стальной прут, погрузив его дальним концом в жаркое пламя печи.
– Отойдите, – хрипло шептала она, и его голоса было почти не слышно из-за угроз Фола, – иначе я убью себя.
Растолкав охающих кухарок, Тобиас оказался рядом с ними.
– Хочет покалечить себя, – без вопросов пояснил Фол, едва завидев Наследника.
Прут уже раскалился, каро в любой момент могла вытащить его из огня, и Тобиас не стал терять времени на увещевания. В секунды преодолев расстояние между ними, Тобиас без колебаний выбил из ее рук прут, а затем и нож. Та не успела перерезать горло, как грозилась, и Тобиас знал из своих скудных сведений о народе каро, что она бы этого не сделала. Их религия учит, что самоубийство – худший из грехов, а каро весьма преданы своей религии.
Сьерра сопротивлялась, но Тобиас без труда выкрутил ей руки и под гомон множества голосов вытащил ее из кухни. До него доносились звучные приказы Фола всем заняться своими делами и попытки Шеридана командовать вверенными ему слугами и рабами. Преодолев несколько коридоров, Тобиас оказался в своем кабинете, и только там отпустил каро, бросив ее на ковер.
– Совсем сдурела?! – рявкнул он. Поведение рабыни выбило его из колеи. Вчера он не мог допустить и мысли, что все так обернется. Что та решится изуродовать себя, лишь бы не оказаться вновь в чужом доме и в чужой спальне.
– Я все равно сделаю это, –
