старых срак и какая-то шлюха, – процедил он. – И мы думаем пятиться, уступать этим вот без боя?
– Кому как, – рассудил Черствый, умещая на спине побитый щит. – Я вот думаю уступить, а эти парни думают сменить нас здесь. А ты, если тебе думать нечем, можешь остаться и сразиться с Жужелом из Блая. Своими силами.
– Во как?
Красная Ворона покосился на Жужело, тот ответил взглядом твердым, как камень Героев.
– Ну а что, – невозмутимо сказал Черствый, – коли у тебя руки чешутся на драку. А я потом сгружу твои обрубки на телегу и отошлю матушке со словами утешения: мол, он сам на это напросился. И любил тот чертов холм так, что захотел на нем и умереть.
Рука Красной Вороны перехватывала рукоятку топора.
– А?
– Вот тебе и «а». Или же ты спускаешься подобру-поздорову со всеми, благословляя Керндена Зобатого за то, что он честно-благородно нас предупредил и отпустил без стрел в заднице.
– Ну и ладно, – обиженно отворачиваясь, бросил Красная Ворона.
Черствый шумно выдохнул.
– Ох, молодежь нынче, – обратился он к Зобу. – Неужто и мы такими были?
– Скорей всего, – пожал плечами Зоб.
– Я что-то не припомню в себе такой кровожадности, как у них.
Зоб вновь пожал плечами:
– Такие времена.
– Правда, правда, и еще раз правда. Ну что, костер вам оставить? Айда, ребята.
Воинство Черствого, подгоняя на ходу амуницию, нестройной цепочкой двинулось к южному краю холма, растворяясь поодиночке среди камней.
Прежде чем скрыться, племянник Черствого обернулся и показал напоследок Зобу непристойный жест.
– Ничего, жулье, мы еще вернемся! – выкрикнул он, но тут дядя угостил его по бритой голове увесистой затрещиной.
– Ай! За что?
– А ты повежливей.
– Так мы ж на войне или где?
Черствый отвесил еще один подзатыльник, от которого племянник только крякнул.
– Погруби мне еще, засранец.
Зоб невозмутимо выслушал брань юнца – с таким же успехом можно обижаться на порыв ветра – и, сглотнув кислую слюну, вынул пальцы из-за пояса. Ладони мелко подрагивали; пришлось потереть их друг о дружку, якобы от холода. Дело было сделано, и все вокруг шевелились и дышали, так что все обошлось, как, собственно, и надеялись.
Весельчак Йон по своему обыкновению был недоволен. Мрачный, как туча, он подошел и плюнул в огонь.
– А ведь может настать время, и мы пожалеем, что не накромсали этих ребят ломтями.
– Совесть мне тяготило бы не это, а как раз обратное.
С другого бока у Зоба йоновским подпевалой всплыл Брек.
– Совесть воину только в тягость.
– А брюхо, по-твоему, нет? – уколол его Жужело.
Меч Мечей он воткнул в землю;
