прощаемся с чачей и идем домой.
– Мой инстинкт подсказывает мне, что Бахадур сбежал, – говорит Пари как детектив. – Ни у кого из нашей басти нет причин похищать его. Должно быть, он заработал много денег у чачи и теперь уехал поработать в какой-нибудь другой мастерской по ремонту телевизоров. Подальше отсюда и от Пьяницы Лалу.
– В Манали?
– Почему бы и нет? В Манали люди тоже смотрят телевизор.
Нам машут мальчики и девочки из нашей школы, играющие в переулке. Я не машу в ответ. Не хочу давать им повод присоединиться к нашей команде детективов.
– Или мы расскажем маме Бахадура о его планах насчет Манали, – говорит Пари, – или поедем на главный железнодорожный вокзал, покажем людям его фото и поспрашиваем их, не видели ли они его.
– Мы не можем рассказать маме Бахадура и Пьянице Лалу. Они разозлятся на сестру и брата Бахадура или даже побьют их.
– Значит, нам придется съездить на городской вокзал, – говорит Пари. – И остановить Бахадура прежде, чем он сядет в поезд.
– Аррей, но что, если он уже в Манали?
– Если мы сможем выяснить наверняка, что он сел на поезд до Манали, полиция поищет его там. Они же не могут быть такими же плохими, как полиция у нас в басти, да? Сейчас мы не знаем, где вообще Бахадур. Все, что нам нужно, – это одна хорошая зацепка, вот и все.
Я помню, что на железнодорожной станции должны быть камеры видеонаблюдения; копы из «Полицейского патруля» часто просматривают кадры видеосъемки, чтобы поймать преступников и сбежавших детей. Я не говорю об этом Пари. Вместо этого я говорю:
– Ты что, забыла, что, во-первых, до вокзала нужно добраться, а он далеко-далеко в городе. Во-вторых, до него надо ехать по Фиолетовой ветке, а без билета даже на платформу не попасть. Метро – это тебе не «Индийские железные дороги».
– Я знаю.
– Твой папа что, миллионер-крорепати[27], и у него есть лишние деньги нам на билеты?
– Мы можем попросить денег у Фаиза.
– Никогда.
– Разве не ты говорил, что после первых сорока восьми часов пропавшего ребенка становится все труднее и труднее найти?
Я не помню, как говорил это, но звучит как то, что я мог бы сказать.
Когда я добираюсь до дома, уже темно, но мне повезло, Ма и Папы еще нет. Руну-Диди разговаривает с Шанти-Чачи и растягивается, стоя на правой ноге, как журавль. Ее левая нога согнута в колене.
– Ты разве не должна готовить ужин? – спрашиваю я у Диди.
– Только послушайте, как он со мной разговаривает, – жалуется она Шанти-Чачи. – Думает, он принц, а я должна исполнять все его прихоти.
– Когда он вырастет, – говорит Чачи, – если ему повезет, ему достанется такая жена, как я, которая научит его, что он может либо готовить себе сам, либо голодать, на свой выбор.
Возможно, поэтому первый муж Шанти-Чачи сказал ей «окей-тата-пока», а трое взрослых детей никогда ее не навещают. Но я не стану указывать на это.
Крорепати – миллионер, но владеющий не несколькими миллионами, а крорами рупий.
