шеи… к щеке, на которую падает кружевная тень ресниц?
Одну фотографию Энн она вырезала из «Татлера» и сожгла в камине. Но это не помогло.
Пустота и какое-то внутреннее онемение, ощущение себя куклой на кукольной свадьбе – все это осталось с ней.
Однако ни свинцовая тяжесть на сердце, ни оцепенение души не сказались на сиянии ее красоты: подходя к алтарю и уверенно соединяя свою руку с рукой Неда, Мона была прекрасна как никогда.
И Стенли Гантеру, и многим другим, собравшимся в церкви, она казалась сказочной красавицей.
Лицо ее окаймляла старинная, чуть пожелтевшая от времени кружевная фата, складки платья вторили мягким изгибам тела.
Она держала обычный букетик лилий; но в руках у Моны даже эти простые цветы – символ девической чистоты – превращались во что-то экзотическое и завораживающее.
Когда служба закончилась, загремел марш Мендельсона в исполнении миссис Гантер (играла она, надо сказать, из рук вон плохо) и процессия двинулась прочь из церкви, Мона заметила, что мать и еще несколько деревенских жительниц смахивают слезы с глаз.
Ей это показалось глупой сентиментальностью; она не понимала, что это слезы восхищения красотой молодой пары.
Оба они, на взгляд простодушных зрителей, словно вышли из сказки. Золотоволосый юный принц, с бесстрашной улыбкой взирающий в будущее, и рядом с ним – принцесса, прекрасная, как сама мечта… Разумеется, теперь они должны «жить долго и счастливо»!
Что ж, Нед был счастлив. Он любил Мону – по-своему, как умел; а семейную жизнь воспринимал как новое приключение – и наслаждался каждым его мгновением.
Именно так он старался жить, каждый свой шаг превращая в театральное представление с самим собой в главной роли.
Он пожимал руки жителям Литтл-Коббла, говорил каждому именно то, что полагается слышать от жениха. Поцеловал няню и сообщил миссис Вейл, что считает себя счастливейшим из смертных.
Щедрой рукой выставил несколько ящиков шампанского, привезенного из Лондона, чтобы вся деревня веселилась и пила за его здоровье.
Словом, думала Мона, свадьба получилась на редкость успешная – по стандартам сценического шоу.
А потом они вдвоем сели в машину Неда; гости осыпали их рисом и лепестками роз, а на багажник повесили с полдюжины подков и старых ботинок.
Автомобиль взревел и рванулся с места. Когда они отъехали от деревни, Мона попросила Неда остановиться и снять с багажника свидетельства их недавней свадьбы, но тот лишь рассмеялся в ответ.
– Вот еще! – ответил он. – Милая, я не собираюсь скрывать, что мы с тобой муж и жена. Я этим горжусь!
Они прибыли на аэродром, оттуда улетели в Париж – и в Париже встретили не только целое собрание друзей Неда, но и вторую – еще больше, чем в Литтл-Коббле, – толпу журналистов и фоторепортеров.
«Что за комедия!» – думала Мона.
Но
