сами они видели только друг друга. Обоими владел дух бесшабашной юности, презирающей опасность, рвущейся в бой с судьбой, – юности, еще не знающей и не желающей знать, что за все приходится платить.
Автомобиль, словно сказочная колесница, нес их прочь из скучного мира законов и правил – в туманное, но полное соблазнов будущее.
Своей машиной Нед очень гордился.
– Доедем до Большого Северного шоссе, и я разгоню свою крошку на полную мощность! – прокричал он, перекрикивая рев мотора.
– Давай! – ответила Мона.
Они неслись по проселочным дорогам, не без труда вписываясь в повороты. Лишь раз Мона оглянулась назад. На теплом фоне заката темнел силуэт особняка Меррилов с его островерхой крышей и многочисленными трубами – мрачный, даже угрожающий.
«Да не все ли мне равно, что подумает Майкл?» – сказала себе Мона.
И все же она понимала: Майкл многое значит в ее жизни. Пусть с ним связаны лишь воспоминания детства – это хорошие воспоминания: память о смехе и играх, о чистосердечном веселье, о ничем не омраченном товариществе.
Но теперь Майкл стал ей врагом – а друзья ждут ее в Лондоне.
Хотя… друзья ли они ей? Всех этих людей Мона почти не знала, да и они не особенно стремились ее узнать. Суетные, жадные до новостей и развлечений, они интересовались ею, потому что она «вошла в моду». Нет, она совсем одна… может быть, только Нед… да, кажется, Неду она в самом деле нравится.
Мона укуталась покрывалом, которое Нед бросил ей на колени, вдохнула запах привезенного им букета тубероз.
Эти цветы она приколола к воротнику своего твидового пальто: они соблазнили ее странным экзотическим ароматом.
Цветы казались ей частью той жизни, к которой мчал ее автомобиль, – жизни, состоящей из веселья, восторгов и сюрпризов, полной музыки, шампанского и наслаждений.
Жизнь, где важны только развлечения, где никого не интересует ворчание консервативных стариков. Где такие, как Майкл, считаются безнадежными занудами.
Мир, где перед тобой стоит один-единственный вопрос: куда бы сегодня пойти повеселиться, чтобы было еще круче, чем вчера?
Лайонел этого не одобряет, подумалось ей вдруг. Но что ей теперь до Лайонела и его одобрения?
Он скоро женится. Быть может, сейчас он обнимает Энн Уэлвин. Никогда больше его руки – изящные, чувственные руки, которые она так любила, – не прикоснутся к ней.
На миг Мона зажмурилась, подставив лицо ветру. Остро, как наяву, встали перед ней воспоминания: губы Лайонела, слитые в поцелуе с ее губами, его голос, называющий ее «милая», говорящий о ее красоте.
Лайонел нежно касается пальцами ее шеи, отбрасывает назад кудри, чтобы найти ушко…
Лайонел любит ее – и любовь его такова, что словами ее не описать…
Но что толку об этом думать? Мона открыла глаза, придвинулась к Неду, положила руку ему на колено. С широкой улыбкой он обернулся к ней; глаза
