всего, надиктовывал воспоминания, а секретарша печатала на машинке. Мне представилось, как Леонид Ильич неторопливо прохаживается по кремлёвскому кабинету в синем шерстяном спортивном костюме с надписью «СССР» на груди, и диктует свои воспоминания, покуривая сигаретку «Новость», и, возможно, попивая чаёк, как на фронте – «со спиртиком». Хотя, может быть, это происходит на загородной правительственной даче Генсека: «…после слова „поехали“, поставьте точку, пожалуйста…. или, может быть лучше восклицательный знак?»…
– Ну, что приумолк, комсомолец? – донёсся до меня, словно издалека голос моей строгой, но всё ещё не вполне трезвой наставницы. Я встряхнул головой и сказал, как можно спокойнее:
– Тань, да что тебя так завело? Ну да, у нас все комсомольцы, и даже есть несколько коммунистов. И предмет есть – партийно-политическая работа. Но у меня специализация – культурно-просветительная работа.
– Марксисты-ленинисты, значит… Онанисты! – Татьяна снова опьянела и стала злиться. Глаза сузились в щелки, – что, значит и ты людей дурить будешь?
Вот тут я вскипел, наверное, впервые со дня нашего знакомства. Но как-то так тихонечко вскипел, примерно, как вода в стакане с кипятильником.
– Ну почему сразу «дурить людей»? У нас же социализм. Развитой! Мы много чего достигли, и продол…
Татьяна закрыла мне рот ладонью.
– Ты смотрел фильм «Кавказская пленница»? Там есть замечательная фраза: «В моём доме не выражаться». Совсем вам мозги загадили всякой ерундой. Открой глаза, юноша! Уже давно никто не верит, ни в социализм, ни, тем более, в коммунизм. А знаешь почему? Потому что ваш Ленин был лжецом! Он обманул народ и натворил таких дел, что мы до сих пор живём как нищие. Зато ваши партийные начальники жируют. Жрут в три горла! А ты дружок давай, проводи свою политработу, может быть, поумнеешь, годам к сорока!
Я решительно поднялся с тахты, и начал одеваться. Татьяна молча наблюдала за мной. Потом ледяным тоном проговорила:
– Если ты сейчас уйдёшь, то больше никогда сюда не вернёшься.
Я замер. Потом посмотрел на часы, было без четверти три. Конечно, мне уходить не хотелось, но я впервые ощутил всю тяжесть давления, которое может оказать эта, хрупкая на вид, маленькая женщина.
– Ну всё, хватит дурачиться, – уже немного мягче и спокойнее сказала Татьяна, – у меня сегодня выходной, и я не собираюсь его портить. Да и ты мог бы денёк пропустить в своей бурсе. Раздевайся и иди сюда. Немного отдохнём, потом ты сходишь и скажешь там, что тебя сегодня не будет. Соври что-нибудь, мол, надо навестить больную тётю. Устроим культурно-просветительный «семейный» выход.
Я быстро разделся, и лёг рядом с Татьяной.
Утром, пока Татьяна досматривала сладкие сны (я надеялся, что сладкие), я сбегал в общагу. Народ уже успел принять, так называемые «водные
