А как актерская труппа?
– Довольно приличная. Они стараются создать обстановку, максимально приближенную к быту и нравам шестнадцатого века, проникнутую духом того времени. Даже в программке указаны не настоящие имена артистов, а английские псевдонимы. Весьма оригинально! И гримом они пользуются очень аккуратно. А костюмы... глаз не отведешь. Я бы сама примерила платье королевы Марии!
Ева восхищенно вздохнула.
– Когда у них следующий спектакль? – спросил Смирнов. – Признаться, ты возбудила мое любопытство.
– Через неделю. «Прекрасную злодейку» я уже посмотрела, так что теперь буду ждать «Ошибку лорда Уолсингема».
Сыщик промолчал. Он не знал, кто такой лорд Уолсингем, а спрашивать у Евы не хотелось.
– Мне пора идти, – с сожалением сказал он, вставая из-за стола. – До обеда я должен успеть поговорить с коллегами доктора Адамова. Пожелай мне удачи!
Ева легко коснулась губами его гладко выбритой щеки. Что-то в ее ласке насторожило Смирнова – еле заметный холодок, проскользнувшее отчуждение.
Он крепко обнял ее, прижал к себе.
– Ну, что с тобой?
– Ничего, – пробормотала она, отстраняясь. – Я просто не выспалась. Много думала.
– О чем?
– О нас с тобой... об Олеге. Ты уверен, что призраки не возвращаются?
Всеслав понял, что она имеет в виду не столько бывшего мужа, сколько Дениса Матвеева. Он взял ее за плечи, повернул к себе лицом, решительно сказал:
– Олег Рязанцев не призрак. Он жив и, надеюсь, здоров. Хочешь на него взглянуть?
– Нет! – испугалась Ева. – Нет... Я так старалась забыть о нем! Почему у меня не получается?
– Наверное, между вами все еще что-то стоит... недосказанное, неоконченное.
Ева протестующе тряхнула головой. Их с Олегом ничто не связывает.
– Я вырвала его из своей жизни, из своего сердца, – прошептала она. – Вырвала навсегда!
– Может быть, не с корнями? – предположил Смирнов. – Корни прорастают так глубоко, они проникают повсюду... Мы думаем, что освободились, а старые корни продолжают тянуть наши жизненные соки. Ты помнишь Матвеева?
– Этот уж точно призрак.
Еве вдруг захотелось поплакать – по-бабьи, не сдерживаясь, навзрыд. Уткнуться в подушку и выть, как белуга, на всю квартиру, на весь честной мир! Вылить со слезами оставшуюся горечь-обиду. На кого? На Рязанцева, на бывшего любовника, на себя саму? Эти вопросы традиционно оставались без ответа.
– Ладно, иди, – пробормотала она, пряча от Славки покрасневшие глаза. – Мне пора собираться на занятия.
Ева лукавила. Сегодня у нее был выходной, который она намеревалась посвятить себе – сходить в парикмахерскую, побродить по магазинам в поисках обновки, посидеть в кондитерской. Она давно не ела свежих, с пылу с жару, пирожных, пирожков и булочек, не пила кофе по-венски.
Проводив Смирнова,
