где!..
-–
December 9, 2018:
––
Donna Es (10:10 AM):
Привет.
:)
Снова тут подумала – о ревности. Да, не приходится спорить, что ревность – совершенно естественное проявление человечности. У тебя вот – трое девочек нижних. Они друг друга знают определенно – лично, то есть? Ты их знакомил? Или так, догадываются лишь?
Хакс (10:11 АМ):
Нет, не знакомил. И не буду. Пусть так, на голом, хе-хе))), месте догадываются. Ревновать точно будут.
Donna Es (10:15 AM):
А мне кажется, что ревность естественна только для неразвитых особей.
%)
Хakc (10:16 AM):
Вот удивительно от тебя такое слышать, право!
Во-первых, развешивание ярлыков – само по себе… ну, ты понимаешь.
Во-вторых, ревность есть активное проявление инстинкта собственности – одного из базовых инстинктов человека.
Donna Es (10:18 AM):
Типа «моё – не трожь»?
Хakc (10:19 AM):
По-моему, в первую очередь – да.
Donna Es (11:01 AM):
Не знаю… Мне бы хотелось её, ревность эту, изрезать в клочья, куда-нибудь засунуть, запупырить и зафитилить подальше, чтобы вообще не вспоминать о ней ни-ког-да! Ну, разрушает же, на пустейшем месте – одни развалины оставляет, дымящиеся, блин! Но, как ты мне сейчас ответишь: «Сие – не в наших силах». Увы.
Хakc (11:01 AM):
И ах.
Наглая память подкинула ещё один «эпизодец». Давно, очень давно. Верочке было семнадцать. Краснодарский край. Лето. Каникулы после первого курса, перед возвращением и «картошкой», начало августа.
Вечные солнце и море!
Детски-мелкое Азовское с ракушечными разнокалиберными пляжами и… мёртвый, приторно разлагающийся дельфиний ребёнок – метра в полтора длиной, который не смог вернуться в море вместе с отливом, угаснув ночью на мелководье. Она тогда, после слабого притока тошноты, смешанной с жалостью, взяла перочинный ножик у какого-то местного мальчика (собралось много народу – поглазеть), и с каким-то первобытным остервенением попыталась срезать спинной плавник с лаково-черного дельфиньего тела. Нож тыкался словно в камень, но без привычных искр, а с мокрым свистом проскальзывания, не оставляя даже намека на вмятины. Крепость неподвластной человеческому, почти невооружённому, насилию кожи насмешливо отвергала все потуги загорелой девичьей руки. Схватка длилась до пореза ребра ладони. Вериной, ясно. Солнце угнетало затылок. Пресное безводье ракушечника влезало между пальцев упорных ступней. До слёз хотелось пить! Все ушли. Кто-то – со счастьем уловления нескольких выпученноглазых бычков. Гнусаво просигналил старенький «жигуль» одного из местных, что всё равно ехал в их посёлок и мог захватить кого-то с собой. И Верочка, путаясь в обиде неприобретения и сгорая со стыда за свою бессмысленную жестокость, тоже побежала на зов цивилизации, прижав к губам пахнущую мертвечиной ладонь…
В эти абрикосово опадавшие дни, она и познакомилась со странным парнишкой. Местным, но совершенно на остальных
