лучше бы не смотрел! Фира считывала в его глазах «мама, уйди!», заходилась от обиды и опять кричала: «Сколько ты решил задач?! Олимпиада, Будапешт не Америка, победа, университет, матмех, твое будущее, победа… Гриша Перельман победит… Что это у тебя на столе – не математика? Стихи?! Почему стихи, почему не математика?! Сколько ты решил задач?! Математическая олимпиада – это спорт, чтобы победить, нужна воля к победе, а где ты был вчера после школы до вечера? Ах, гулял… ах, с Таней!.. А в субботу ходил в кино – с Таней, но как же олимпиада?! Сколько ты решил задач?!»… Лева вылезал из-за стола, демонстративно ложился на кровать, лежал, закинув руки за голову, глядел в потолок. Фира стояла в изножье кровати, в этой комнатке-кладовке она не могла продвинуться дальше – как у Винни-Пуха, застрявшего в норе Кролика, торчал наружу зад, так Фирина попа торчала из Левиной комнаты в коридор. Со стороны эта сцена могла показаться комичной. И также могло показаться смешным, что в семье гения теперь все время звучало прежде неслыханное – занимайся, занимайся, занимайся! Занимайся, Левочка! Ты занимаешься, Левочка? У нас одна цель, Левочка!..
В хорошем настроении Лева называл все это «контроль, бессмысленный и беспощадный», в плохом рассудительно говорил «я из-за тебя возненавижу математику». Было и совсем стыдное, казалось, невозможное между ними.
– Ты в кружок, Левочка?
– Нет, я к Тане. Тане нужно алгебру сделать.
– Нет! Ты не пойдешь! Ты… тебе нужно заниматься, – решительно сказала Фира.
Выкрикнув «Я ненавижу математику!» – прозвучало как будто «я тебя ненавижу!» – Лева ушел, а Фира осталась за дверью с опрокинутым лицом и в закрывшуюся перед ней дверь, на всю квартиру, на радость соседкам, выкрикнула глупое: «Никто не смеет так со мной разговаривать!»
Если бы Фира увидела такую сцену в кино, она, педагог, не чуждый психоанализа, сказала бы, что мать ведет себя как брошенная любовница, строит отношения с сыном как с мужчиной, сама провоцирует сына на неповиновение, проверяя, насколько еще сильна ее власть. Реакция на измену может быть двоякой: слабые женщины становятся еще слабей, затихают, сильные реагируют агрессивно, им нужно показать свою власть, подавить, контролировать, чтобы у него земля под ногами горела! Умница Фира, но… это для других, а для себя – ночью раскаивалась в сделанных днем глупостях, а днем в полную силу прорывалось ее властное желание быть любимой, самой любимой, а если ее не любят – подавить.
Стыдные сцены повторялись все чаще, и поводом могло послужить что угодно, а иногда и повода не было. Лева кричал, и она кричала еще громче, она плакала, он просил прощения, она плакала еще сильней, просила прощения и страстно шептала «не знаю, что со мной». Мирились и затем опять – на любое упоминание Тани она зажигалась как спичка. Если бы ее ученики увидели ее дома, они не узнали бы энергичную красавицу Фиру Зельмановну в этой то плачущей, то кричащей, то изо всех сил сдерживающейся женщине-истеричке… Она вела
