по чужой прихоти в литературные забавы, причем на людях, при свидетелях – этого я не учел.
– Петьке не нравится – про меня напиши! – сдержанно предложил Грек. – В “Огоньке”. Чтоб имя-фамилие – мое собственное, без псевдонима, и фотка.
У Грека тоже нет одного пальца, как и у Васина; Васину палец откусила жизнь, а Греку – кролик в детстве.
Беспалая солидарность связывает их и с покойным президентом, которого они никогда не ругали. Грек – мой друг забубенный, несмотря на то, что он недавно бил меня на этом самом месте. Мы тогда слегка выпили, и он налетел на меня совершенно беспричинно. Я боялся одного: что ему станет плохо от резких движений. В результате ему и стало плохо: Васин ударил его, и ударил чрезмерно. Я потащил мутного Грека домой… Утром я собрался его проведать, потянулся к выключателю и задел что-то мягкое. Включил свет: рядом, сияя изумрудным переливчатым бланшем в пол-лица, сложив руки на груди, мирно спал Грек.
– Да это роман американский!.. “Заблудившийся автобус”, – оправдывался я. – За него Джону Стейнбеку Нобелевскую дали… У мужика автобус сломался, он его чинит. Дальше слушайте:
… Металл – хитрая вещь, – сказал Хуан. – Иногда он как будто устает. У нас в Мексике люди держали по два, по три мясных ножа. Одним пользовались, а остальные втыкали в землю. Говорили: “Лезвие отдыхает”. Не знаю, так ли, но эти ножи можно было заточить, как бритву. Я думаю, никто не понимает металла, даже те, кто его делает…
– Угу, – сдержанно кивнул Васин.
– Правильно мужик пишет. Лучше Сереги, – усмехнулся Старче. – Не обижайся, Серега.
– Ну, почему… Каледин тоже… – толерантно пробормотал Грек, пересчитывая глазами вилки. Не зря он кончал университет марксизма-ленинизма – научился сглаживать углы. – Одной не хватает.
Наши отношения с Васиным напряженные. Когда-то я написал повесть про него – “Тахана мерказит”, в которой арабская террористка “взорвала” его в автобусе. Васин смертно обиделся. Выяснилось, оскорбился Петр Иванович не гибелью в нелюбом Израиле, а описанием того, как с бодуна он “отдыхает мордой в душистых стружках”, в которых он, натуральный Васин, никогда не лежал даже с лютого перепоя.
– За все хорошее! – сказал Васин. Мы чокнулись. Васин повторно шагнул к корыту с рыбой, куда притихшая Кика уже блудливо окунула лапку. – Кыш, падла!..
– Петр Иваныч! – крикнул я, нацелив фотоаппарат. – Личико покажи.
Васин повернул голову – чеканный профиль кондотьера с перебитым носом.
– Ну?
– Гну. Свободен временно. Да любуюсь я тобой.
– Не надо! Я не баба!
И так каждый раз: стоит мне что-нибудь в нем похвалить – природную стать, зрение без очков или достойную его подругу, Галину Михайловну, – он злится, боится сглаза. Вообще-то по природе он классический самодур. Как-то я зазвал его к себе попить-попеть под караоке. Он неправильно держал микрофон, и узкоглазая
