я испытала, узнав о кончине Вашего дорогого отца. Я до сих пор пребываю в ужасе от этого страшного события, этого жуткого преступления, которое было так же воспринято везде в моем королевстве и за его пределами. В то же время я прошу Вас принять мои наилучшие пожелания по поводу Вашего счастья. Пошли Вам Бог необходимые силы для того, чтобы нести тот тяжелый груз, который Он Вам послал! Я попросила Берти представлять меня на грустной церемонии похорон Вашего Августейшего Отца. Я хочу Вам также объявить, что он от моего имени должен представить Вас к Ордену Подвязки. Я прошу передать Минни, что я очень счастлива, что она вскоре сможет, в качестве утешения, увидеть свою дорогую сестру. Позвольте выразить Вам еще раз мою глубокую симпатию и просить Бога хранить Вас, так же как Минни и ваших детей. Навсегда остаюсь, дорогой брат, Вашей любящей доброй сестрой. Виктория, королева и императрица»38.
Другого рода было послание императору от Центрального исполнительного комитета партии «Народная воля», где значились строки: «В вашем положении есть лишь два выхода: или неминуемая революция, которую нельзя предотвратить никакими казнями, или добровольное подчинение воле народа…». Идеи либерализма с юных лет были близки Александру III, но его нельзя было запугать или силой принудить к тому, чему он противился или в чем разочаровался. Такое давление вело к противоположному результату, его решительному размежеванию с либералами.
Бывшая фрейлина А.Ф. Тютчева делилась впечатлениями о произошедших переменах в облике Александра III: «Я говорила Государю о том стыде и горе, которые испытывает всякий русский при мысли о страшном преступлении, ответственность за которое падает на всю страну. “Нет, – живо возразил Государь, – страна тут ни при чем; это кучка негодных и фанатичных мятежников, введенных в заблуждение ложными теориями, у которых нет ничего общего с народом. Теперь нужно позаботиться оградить школы, чтобы яд разрушительных теорий, проникнувший в высшие классы, не проник в народные массы. К сожалению, выяснилось, что Желябов, стоявший во главе заговора, – крестьянин и очень способный человек”.
Я была очень взволнована и должна сказать, очень изумлена и поражена, слушая Государя, а еще больше, глядя на него.
Я знала Государя с детства, так как ему было лет восемь-девять, когда я вступила в должность фрейлины к покойной императрице. С этого раннего возраста отличительными чертами его характера всегда были большая честность и прямота, привлекавшие к нему общие симпатии. Но в то же время он был крайне застенчив, и эта застенчивость, вероятно, вызывала в нем некоторую резкость и угловатость, что часто встречается у тех натур, которые для внешнего проявления требуют тяжелого усилия над собой. В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределенное, неуверенное, и я замечала это еще очень немного лет тому назад.
Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашивала себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нем поразила; откуда у него появился этот спокойный
