свой квадратный подбородок, Даусон сказал:
– Если это так эффективно, то почему я до сих пор не закурил? Ведь я же видел такую рекламу.
– Наука еще не достигла столь высокого уровня, – сказал Салсбери. – Если ты считаешь, что курить отвратительно, если ты решил никогда не курить, то реклама не сможет изменить твое отношение. С другой стороны, если ты молод и только собираешься начать курить, если у тебя нет достаточно четко сформировавшегося мнения об этой привычке, то реклама может оказать на тебя влияние. Или если ты раньше был заядлым курильщиком, но подавил в себе эту привычку, реклама может убедить тебя снова возобновить курение. Реклама также может воздействовать на тех, кто не имеет достаточно ярко выраженных склонностей. Например, если ты не пьешь джин или вообще не любишь спиртное, то реклама «Гилбейз джина» не заставит тебя бежать за бутылкой. Но в том случае, если ты пьешь или если любишь джин, но не задумываешься о том, какой сорт выбрать, то реклама заставит тебя отдавать предпочтение определенному сорту. Они работают, Леонард. При помощи рекламы через внушение ежегодно продаются товары на миллионы долларов, большинство из которых никто бы не стал покупать, если бы не реклама.
Даусон спросил:
– Ты занимался сублимированным восприятием последние десять лет в Коннектикуте?
– Да.
– Совершенствуя науку?
– Да, верно.
– Пентагон видит в этом своего рода оружие?
– Определенно. А ты этого разве не видишь?
Тихо, с почтением в голосе Даусон сказал:
– Если ты развивал науку… ты говоришь о тотальном контроле за умами. Не просто о модификации поведения, а именно о полном жестком контроле.
Какое-то мгновение оба они молчали.
– Что бы ты там ни открыл, – сказал Даусон, – ясно, что ты хочешь утаить это от Департамента обороны. Такие действия могут расценить как государственное преступление.
– Меня это не волнует, – резко сказал Салсбери. – С твоими деньгами и моими знаниями нам не нужен ни Департамент обороны, ни любой другой. Мы вдвоем гораздо сильнее, чем все правительства в мире, вместе взятые.
Даусон не мог скрыть волнения:
– Что это значит? Что ты задумал?
Салсбери подошел к окну и смотрел, как снег тихо падает на город. У него было такое ощущение, как будто он схватил рукой оголенный провод. Электрический ток пронзил его. Дрожа как в лихорадке, почти готовый поверить в то, что падающие хлопья – это искры, летящие от него, захваченный вихрем почти божественной власти, он поведал Даусону о своем открытии и о той роли, которую мог бы сыграть Даусон согласно его сценарию всеобщего завоевания.
Через полчаса, когда Огден закончил говорить, Даусон, который никогда и нигде, кроме церкви, не выглядел смиренным, произнес:
– Боже мой. – Он уставился на Салсбери так, как благочестивый
