благоверную посмотреть на отрубленную голову любовника (обожал он такие наглядные демонстрации, достаточно вспомнить мертвых стрельцов с челобитной в руках, повешенных у окошка кельи царевны Софьи). Свозил, но окончательного решения не принял.
Екатерина могла лишь догадываться, чем закончатся раздумья супруга, и никаких оснований для радужных догадок у нее не было… Первую свою жену, царицу Евдокию, в результате долгих раздумий венценосный муж законопатил в дальний монастырь, – а она и в адюльтере-то никаком не была замечена, не сошлись супруги характерами, с кем не случается…
Да и о своем сыне, о царевиче Алексее, – возвращенном из Австрии и вроде как прощенном, – Петр тоже думал, думал, думал… Закончилось всё пыточным застенком, смертным приговором и тайным ночным умерщвлением, во избежание позора публичной казни.
В общем, ожидать Екатерина могла всего. И тут, избавлением от мук ожидания, – резкое обострение болезни и смерть императора. Случайное везение? Или?..
Ближайший сподвижник Петра, светлейший князь Меншиков, кстати, имел ничуть не меньшие основания опасаться за свою судьбу. Меншиков последние годы находился под непрерывным следствием: всё новые и новые комиссии расследовали все новые его вскрывавшиеся злоупотребления, всё новые громадные штрафы изымались в казну… Значительную часть доверия царя Меншиков утратил, а тут еще, как на грех, вскрылись неприятные детали в «деле Монса» – знал светлейший о шашнях царицы, и писал[2] ее фавориту записочки, именуя «любезным другом и братом», и просил о заступничестве в очередном грозящем расследовании… Терпение царя вполне могло лопнуть. Могло… Но раньше лопнул переполненный и воспаленный мочевой пузырь.
Интересы царицы и светлейшего князя совпадали полностью, и выздоровление Петра являло сильнейшую угрозу обоим. И что любопытно: Петр еще мучался, а его супруга и Меншиков буквально за стеной проводили секретное совещание с офицерами гвардейских полков – в деталях прорабатывали план переворота, который чуть позже возведет на престол Екатерину.
А накануне Меншиков наложил руку на государственную казну, приказав перевезти ее в Петропавловскую крепость, под охрану преданного светлейшему коменданта. Позволил бы Александр Данилыч себе такую вольность, оставайся хоть один шанс из ста, что приступ окажется не смертельным, что император если не выздоровеет, то по меньшей мере на недолгое время вернется к управлению делами?
Едва ли…
Не рискнул бы светлейший. Случались в русской истории прецеденты: лежал Иоанн Грозный при смерти, вот-вот, всем казалось, к небесному царю отправится, за земные дела ответ держать…
Бояре, не стесняясь, уже должности и казну делят, не отходя от постели умирающего, – и тут самодержец негаданно поправляется и начинает припоминать всё сказанное у его якобы смертного одра. Нет, не рискнул бы Меншиков. Значит, знал наверняка: царь умрет в самое ближайшее время.
Красивая
Может быть, не писал, а надиктовывал – если версия о неграмотности светлейшего князя правдива. Однако слух о том, что светлейший не способен был написать либо прочесть даже собственную фамилию, распустили враги Меншикова после его опалы, никаких официальных подтверждений тому нет.
