хотя ничего провокационно-чувственного, в отличие от символа немого кино, в Волынском не наблюдалось. Он был уже в курсе событий.
– Ну, ты и герой, Павел Николаевич, – пожал он руку Бурмистрову. – Жалко, не поймали лиходея, но ладно хоть девочку спасли! – Он покосился на молодого полицейского, ждущего от свидетеля письменных показаний, поморщился: – Чего сидим, Семин, ждем у моря погоды? Иди, работай! – Когда тот удалился, майор сделал задумчивое лицо, прошелся по кабинету, извлек из шкафа две стопки, из кармана – плоскую бутылочку, подмигнул: – Давай, Павел Николаевич, пустая бутылка, как говорится, нерв бережет. Чисто так, для запаха, – и плеснул в рюмки, покосившись на супругу Бурмистрова: – Надежде Ильиничне не предлагаю.
– Да хоть и предложи, Рудольф Валентинович, – фыркнула женщина, – все равно не буду. Не пью, знаешь ли.
– Отлично, Наденька, нам больше достанется, – отозвался майор.
Мужчины выпили, подождали, пока усвоится. Затем – еще по одной, на чем, собственно, маленькая емкость и завершилась.
– Ладно, ребята, давайте по новой, что там случилось, – проговорил Волынский, закрывая глаза. Он слушал с отрешенным видом, качал головой, открыл глаза и с чувством глубокой скорби уставился на опустевший сосуд: – Да это просто эра глобального охренения какая-то…
Он пружинисто поднялся, подошел к стенду «Их разыскивает полиция» – в следственном отделе он висел на видном месте. Фото пропавших девочек расположились в ряд. Милые, с живыми глазками, большинство из вполне благополучных семей. Анечка Зосимова, Анжела Пустовая, Вероника Тюрина, Лиза Рябушкина. Три последние учились в средних школах Выжинска, первая пропала в августе – мама собирала девочку в первый класс. Крошка убежала из дома поздно вечером – за сбежавшим котом. До сих пор не нашли – ни ее, ни кота…
– А это кто, Рудольф Валентинович? – Бурмистров подошел к стенду и ткнул в отдельно висящий снимок. С фото, сделанного много лет назад, смотрел молодой человек с короткой стрижкой и правильными чертами лица. У него был хмурый взгляд, словно фотограф, решивший его запечатлеть, чем-то парню насолил.
– А, этот… – задумчиво проворчал Волынский. – Там подписано – Островский Андрей Дмитриевич. Ну, да, ты же новый человек в нашей обойме, не в курсе всех страстей. Долго ты у нас трудишься, Павел Николаевич?
– Больше года, Рудольф Валентинович. Перевели из Канска…
– Помню. Ты же у нас любитель резать правду-матку в глаза, – майор криво ухмыльнулся. – Эта история быльем поросла, в 2004-м приключилась. Островский – местный житель, у него мать до сих пор тут живет. Вроде нормальный был парень, в армии отслужил, вернулся в Выжинск, работал в лесничестве. Потом случилась эта мерзкая история в Катумском урочище… Молва худая об этой местности ходит – дескать, аномальная зона, чертовщина всякая творится, ведьмины круги, лешие, кикиморы, вся фигня…
