ночами опускается незначительно.
Стоять без опоры было трудно, она взялась за ограждение крыльца. И что-то почувствовала под ладонью, помимо шершавого бруса. По спине пробежал холодок. Она взяла эту штуку двумя пальцами, поднесла к глазам. Это был обломок полотна, пилка по металлу – эту штуку можно просунуть в щель и приподнять крючок… Сердце застучало. Да нет, ерунда, совпадение. Наверное, она сама подобрала эту штуку и положила на перила. А почему не помнит – неважно. Сердце сжалось в неясном предчувствии. Она всматривалась в бледные очертания дворовых построек, в покосившийся курятник, в сеновал, давно не применяемый по назначению. И вновь не покидало ощущение, словно незримый наблюдатель не спускал с нее глаз…
«Ты же таблетки перед сном не приняла! – вспомнила женщина. – Вот и мерещится всякая чертовщина». А чертовщина, как известно, придумана людьми – это подтвердит любая учительница математики. Она успокоилась, отмахнулась от ерунды. Никто на нее не смотрел, она напрасно себя накручивала. Свежий воздух подействовал благотворно, женщина вернулась в дом и заперлась на крючок. Для верности прислонила к двери кочергу. Выпила таблетку, завернулась в одеяло и попыталась уснуть. Но снова не покидали сумбурные чувства, воспоминания. В этом духе, что витал по дому, было что-то знакомое, свое, родное. Такое не забудешь. Сон не шел. Женщина зажгла светильник, обратила взор на две фотографии в рамочках. Они всегда были рядом – самые дорогие на свете люди. И когда засыпала, и когда просыпалась… Плотный мужчина с печальными глазами – муж, скончавшийся много лет назад. Работал проводником в тайге, вел туристов по порогам Белянчи, оступился, вытаскивая из воды упавшего с обрыва мальчишку. Со второго снимка смотрел серьезный парень с серыми глазами. Он отбывал пожизненный срок за убийство – за преступление, которого не совершал. Ее сын не мог никого убить, она знала. И долой так называемые улики и доказательства. Эти люди просто ошиблись, поспешили. Три месяца от него уже не было вестей. Она писала каждую неделю, бегала с надеждой к почтовому ящику. Почему он молчал? Может, случилось что? Она уже звонила в Красноярский ГУИН, просила выяснить, жив ли ее Андрюша, что с ним стряслось?! «Ваш сын жив, – пришел скупой ответ. – А почему он вам не пишет, уважаемая Тамара Александровна, нас никоим образом не касается…»
Он шел по буеракам, делая короткие передышки. Близился рассвет, светлело небо на востоке. А над головой мигали и переливались звезды. Скрипели сапоги, сиплое дыхание вырывалось из натруженного горла. Сутулая фигура в прорезиненном балахоне брела на север к черной кромке леса. Он спешил до рассвета войти в урочище, зарыться в свою берлогу. Состояние ужасное, настроение – никакое. Он чуть не сорвался со скалистой кручи, выросшей перед лесом. Трезво рассудил, что альпинизм и депрессия несовместимы – нужно выбрать что-то одно. И снова выдалась минута покоя, восстановить дыхание и преодолеть преграду в зловещем лунном свете. Застыл,
