style="font-size:15px;"> – И они не могли отвезти вас в аэропорт?
– Если бы самолет улетал утром, конечно, отвезли бы, но днем они на работе.
– А… – Холли не нашлась что сказать и замолчала.
Потом обратила его внимание на ярко-желтую цветочную клумбу за железным забором и спросила, знает ли он, что Портленд называют Городом Роз. Он знал.
Тогда после некоторого молчания она предприняла новую попытку:
– У них не работал телефон?
– Простите, не понял?
– Телефон в квартире у ваших друзей, вы могли бы вызвать такси из дома.
– Мне хотелось прогуляться.
– До аэропорта?
– Когда я выходил из дома, ноги у меня были в полном порядке.
– Но до аэропорта очень далеко!
– Мне не привыкать.
– Очень далеко, особенно с саквояжем.
– Он почти пустой. И потом, когда я тренируюсь, то беру в руки гантели, чтобы при ходьбе работали мышцы.
– Я сама люблю ходьбу. – Холли притормозила на красный свет. – Раньше бегала по утрам, но потом стали ныть колени.
– Со мной была та же история, и я бросил бег и перешел на ходьбу. Она дает такую же нагрузку на сердце, если держать хороший темп.
Холли хотелось продлить недолгие минуты этой беседы, и она вела машину совсем медленно. Они оживленно болтали о тренировках и диете. Одна из реплик Джима позволила ей совершенно естественно поинтересоваться именами его друзей в Портленде.
– Нет, – твердо сказал он.
– Что значит – нет?
– Я не скажу вам, как зовут моих друзей. Они тихие славные люди, и мне не хочется, чтобы к ним приставали с глупыми вопросами.
– Благодарю за комплимент, – вспыхнула Холли.
– Я не имел в виду вас, мисс Торн. Просто мне бы не хотелось, чтобы по моей милости их имена замелькали в газетах и для них кончилась спокойная жизнь.
– Многие мечтают увидеть свое имя в газетах.
– Далеко не все.
– Но, может быть, им будет приятно рассказать о своем отважном друге.
– Прошу прощения, но… – Он извиняюще улыбнулся.
Она понемногу стала понимать, что так поразило ее в Джиме Айренхарте – его удивительное самообладание.
За два года работы в Лос-Анджелесе Холли приходилось встречать немало мужчин, выдающих себя за образец калифорнийского хладнокровия и уверенности: «Положись на меня, детка, и ни о чем не думай, я с тобой, и пусть весь мир катится к чертям». На словах это звучало эффектно, но как только доходило до дела, оказывалось пустым звуком. Иметь безукоризненный загар и подражать голливудскому спокойствию Брюса Виллиса еще не значит быть невозмутимым Брюсом Виллисом. Уверенность в себе приходит с опытом, а с настоящей невозмутимостью нужно родиться, ее можно изображать, но опытный глаз все равно отличит подделку от подлинника. Что касается Джима Айренхарта, то его невозмутимости с избытком хватало на все мужское население маленького штата Род-Айленд.
