танцоров, так нет же, он видел представление лучших из лучших. Как вообще можно называть танцем ногодрыжества и рукомашества жирных мужиков в деревянных масках?!
– Хочу есть, – сказал Фергюсон, уже громче.
На сей раз Дэвид услышал. Остановившись, он взглянул на Ферги.
– Вы убьете себя, – предупредил он, указав на сигарету, и криво усмехнулся. Взгляд у него был далекий, блуждающий. Не эти глаза видел Ферги утром, не эти.
– Голод убьет меня быстрее.
– Я же говорил вам прихватить спальник.
– Он в самолете.
– Зато про еду вы забыли?
– Я не думал, что мы здесь ночевать останемся.
– Мой совет насчет спального мешка ни о чем вам не сказал?
Странно, еще утром шаман был так напряжен, а теперь он совсем расслаблен.
– Сколько вам еще нужно времени? – спросил Ферги.
– Столько, сколько потребуется.
– К утру явятся рабочие, лучше вам к их приходу закончить.
– О нет! – сказал Дэвид и резко опустился на пол. Растирая лицо ладонями и глядя куда-то в пустоту, он продолжал повторять: – О нет! Нет-нет-нет! Только не рабочие. Сюда никого нельзя впускать. Место – для нас.
– А как же стройка?
– Нельзя. – Дэвид упал на спину, ударившись затылком об пол. Фергюсон аж поморщился. Шаман, впрочем, боли не почувствовал. – Здесь лишь мы, и про нас знают. Когда они будут готовы, они к нам придут. Это наш дом. – Последнее слово Дэвид почти пролаял. Голос его сделался утробным, рычащим, как у животного. – Пока они не придут, я не пью и не ем.
– И когда же они придут?
– Когда будут готовы.
Закрыв глаза, Дэвид принялся исторгать странные гортанные звуки, зловещие и похожие на кашель. Какая досада! Затушив сигарету, Фергюсон встал.
– Схожу за спальником, – кинул он через плечо и вышел в ночь.
Снаружи накрапывал дождик. Замерзшие ноги начинали неметь. Забрав из самолета спальник, Ферги оглянулся на город: везде темно, только светился ярко-оранжевым общественный центр. Синевато-серое небо заволокли облака, слегка подсвеченные догорающими лучами солнца. В воздухе пахло корицей, и Фергюсон по неясной причине вдруг вспомнил отца, худощавого брюнета с зелеными глазами. Отец был ирландским евреем, очень, очень подлым человечишкой. В октябре он с приятелями ходил на лося, возвращался с тушей, а то и с двумя. Ферги каждый раз порывался пойти вместе с отцом, но его, как мелкого и слабого, не брали. Зато когда Ферги исполнилось одиннадцать, отец наконец взял его на охоту. Ферги на радостях даже сон утратил, на целых три дня. И они с отцом, мокрые от рассветного тумана и дождя, ночевали в спальниках. Ноги мерзли, отец криками подгонял, веля не отставать. Когда они присели отдохнуть на бревно, прямо перед ними из лесу вышла олениха с детенышем. Ферги хотел застрелить их, однако
