простое.
Людей на похоронах было очень много: почти все сотрудники госпиталя, которым управлял Уолтер, школьные товарищи Джейн – многие с родителями, учителя, друзья, соседи.
Фрэнк, дождавшись своей очереди, подошел, поставил в общий ряд венки и сжал холодные неподвижные руки Мэри.
– Спасибо, Фрэнк, – еле слышно проговорила она.
Бледное отечное лицо, потерявшее возраст и всякое выражение жизни – та девочка, которая приходила на дни рождения его сестры, радовалась, смеялась, и которой, кажется, так недавно было столько же лет, сколько Джейн. Уолтер поддерживал жену за плечи и только кивал проходившим в траурной шеренге людям.
Потом маленький коричневый гроб с серебряной окантовкой медленно поехал вниз и, кажется, он уходил вглубь земли, в другой мир, и человеческие глаза хватали эти последние мгновения.
После похорон Гамильтон пошел не к выходу вместе со всеми, а по кладбищу вдоль могил. Хоть город был небольшим, историю он имел давнюю, почти трехсотлетнюю. И вся она была здесь.
Странно, но это стирало остроту отдельной боли за потерянную человеческую жизнь – сотни имен, далеких и близких дат, удавшихся, неудачных, а порой и несчастливых судеб.
С одним и тем же концом.
Всегда непонятным людям.
И боль одной утраты растворялась в общей печали всей человеческой жизни. Вблизи надгробий.
Гамильтон уже минут десять медленно шел без всякого направления, огибая могильные памятники, иногда прочитывая надписи на них. Неожиданно впереди среди могил он увидел человека и тут же узнал его. Это был Гильберт. Он возился, согнувшись, у памятника и обернулся на звук шагов.
– Фрэнк?.. Здравствуй… Ты в траурном костюме… наверно, умер кто-то из знакомых?
– Да, – Гамильтон хотел рассказать, но увидел надпись на надгробии: «Маргарит Хьюз». И дата – ровно двадцать лет назад. Тут же лежал букет цветов, видимо, только что положенный Гильбертом.
– Посмотри. – Он показал на выбитое с рваными краями углубление в камне в том месте, где вверху обычно располагается позолоченный крест, а теперь сохранился только след от его окончания. – Видишь, это дело рук человеческих. Кому-то мама мешала и после смерти. Не поленились прийти сюда и изуродовать могилу. Наверно, это сделали настоящие христиане, а? И знаешь, я не стану ничего поправлять. Пусть так и будет, как им хочется.
Гамильтона передернуло от злобы:
– Морды бы разбить этим мерзавцам!
Он расстегнул ворот рубахи и расслабил галстук.
Опять эти двадцать лет – как один день.
Он хотел тогда пойти на похороны. И пошел. Но когда повернул за угол на улицу, где жили Хьюзы, увидел уже тронувшуюся похоронную процессию. Катафалк и Гильберт.
Один Гильберт шел за ним.
По пустой улице. В дешевом черном слишком длинном для него пиджаке. И Фрэнк
