но…
Глухарь затушил в переполненной пепельнице обгоревшую до фильтра сигарету и задумался. Надолго.
Пока Ника пыталась осознать то, что сейчас услышала, перед сталкером как по мановению волшебной палочки возникли бутылка водки и стакан. Ника собиралась с духом, чтобы вслух списать все сказанное на большое количество выпитого, когда Глухарь заговорил снова. На этот раз в собеседнике он не нуждался.
– И никто ни здесь, ни за кордоном не ринется в Зону выручать твоего Красавчика. Половина народа будет радоваться, когда он сгинет в Зоне. Остальные повеселятся позже, когда станет известно точно. Сумел… Красавчик. Так еще исхитриться надо выжить. Уцелеть. Везунчик, а не Красавчик!.. Вот погоняло, вполне подходящее для него. Когда Штоф подыхал в Сумрачной долине… всего ничего – рукой подать.
Вынес он его, твой Красавчик? Хрен тебе! И умер Штоф. Только перед смертью сказать успел. Вести в Зоне быстро разносятся. И далеко… как круги по воде. А как он обошелся с Параноиком?
Наполненный до половины стакан водки блеснул в свете фонаря – булькнула жидкость, опрокинутая в жаждущий рот, – и снова занял свое место на столе.
– Все знали, что ему баклажан нужен до зарезу, сына от гемофилии вылечить. – Глухарь плеснул в стакан водки. – Только пойди отыщи его в Зоне. Все мы тогда в Зону ходили с тайным умыслом помочь Параноику – мало он добра сделал? Так что твой Красавчик? Нашел баклажан да торговцу в «Сталкере» и толкнул. Тому, естественно, до наших бед как до звезды. Жучара, он Жучара и есть. Вот и достойная пара твоему… Так и не дождался Антошка помощи. – Глухарь не удержался и при попытке махнуть рукой едва не свалился со стула. – Много чего вспомнится, если покопаться. А что меня спас от зомби, так выхода другого у него не было. Когда на мертвяков находит, уж лучше два ствола, чем один. Хрен тебе. Я отдал ему долг. – Слова с трудом вырывались из осипшего горла. – Сполна. Мы квиты. – Глухарь замолчал.
Ника потянулась за сигаретой и с неудовольствием заметила, как дрогнула рука. Бесполезно объяснять себе, что она не догадывалась об истинном положении вещей. Но одно дело – подозревать, другое – знать наверняка. Ей удалось прикурить с третьей попытки. Первая же затяжка вернула ей способность думать.
В баре ничего не изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз. Последний и единственный. Возможно, никто так и не увидел бы ее не только в «Приюте», но и в городе вообще. Если, конечно, считать квартиру, в которой она просидела безвылазно почти год, чем-то самостоятельным и обособленным.
Туда, в однокомнатную квартиру с мебелью, протертой до дыр, с драценой, постепенно переродившейся в грозу растительного мира, привез Нику, вернее, то, что она на тот момент собой представляла, Красавчик. Кем она была? Пугливым существом, вздрагивающим от каждого шороха, с трудом переставляющим ноги. Каждый шаг в прямом смысле давался ей с болью и кровью. Иного не позволял плохо заживающий шов, стянувший
