style="font-size:15px;"> И в конце концов, господи, откуда известно, что мы прямо-таки любовники? Ну может быть, одно объятие, может, один поцелуй, всего один раз, платонический, холодный, каждому известно, что в душе другого целая буря, но никто не решается пересечь воображаемые пределы. Подобно Тристану и Изольде, мы кладем в постель заточенный меч.
Э, да у меня тут «Корабль дураков», хотя, мнится мне, и издание не первое, и экземпляр не идеальный. Скажи пожалуйста, вроде я вижу «О свойствах вещей» Варфоломея Глэнвильского. Цветные рисованные буквицы насквозь через весь текст, очень жалко, что крышка – новодел под старину. Поговорю с ней о работе.
– Сибилла, Stultifera navis у нас не первое издание, правда?
– К сожалению, нет, monsieur Bodoni, у нас издание Olpe тысяча четыреста девяносто седьмого. А первое издание – это тоже Olpe. Базель, но 1494, и по-немецки, Das Narren Schyff. Первое издание на латинском языке, такое же, как наше, вышло в девяносто седьмом, но в марте, а наше, посмотрите там на колофоне, напечатано в августе, выходило еще одно в апреле и одно в июне. Однако дело не столько в дате, сколько в экземпляре. Вы же видите, что в нашем, увы, очень много недостатков. Конечно, не то чтобы бросовый экземпляр, но радоваться особо нечему.
– Сколько вы знаете всего, Сибилла, и что бы я без вас делал.
– Это вы меня всему научили. Чтобы выехать из Варшавы, я себя преподносила как grande savante, но если бы мы с вами не встретились, я оставалась бы столь же неученой, какой приехала.
Абсолютный пиетет. Что утаено в ее словах? Grande savante. Всезнающий мудрец в дни строгого труда. Проборматываю:
– Les amoureux fervents et les savants austères… Чета любовников в часы живой беседы…
Ее недоумение.
– Ничего, это просто стихотворная цитата. Сибилла, нужно кое-что обсудить. Может статься, я кажусь вам почти нормальным, но это иллюзия. Все, что со мной происходило в прежней жизни, все, понимаете, без исключения, вытерто из моей памяти – будто текст мокрой тряпкой вытерли с доски. Непорочная чернота. Пардон за оксюморонность. Прошу вас понимать все это, ничему не удивляться и… поддержать меня.
Правильно ли я составил текст? По-моему, замечательно. Он поддается двойному прочтению.
– Не беспокойтесь, monsieur Bodoni, я понимаю. Я с вами. Запасемся терпением.
Тихий омут? Запасемся терпением и дождемся, пока я приду в себя, то есть запасемся в том смысле, как все остальные, – или стерпим до тех пор, покуда в мою память не вернется все бывшее между нами и связывающее нас? И во втором случае, что ты сделаешь со своей стороны, чтобы мне помочь вспомнить? Или же, уповая безраздельно, чтобы все стало как прежде, ты ничего не сделаешь, потому что не тихий омут – а настоящий человек, настоящая любовь и для тебя всего важнее – охранить меня от бед? Зажав уста, зажав чувства, в тишине, уговаривая себя, что это, наконец, прекрасная возможность разрубить гордиев узел? Принесешь себя в жертву, воздержишься от прикосновения, не предложишь мне ключ
