парень почувствовал, как ускоряется бег его сердца. – Этого не может быть. Эскудо всегда рядом со мной… – Позови его.
Люций набрал в грудь побольше воздуха и прокричал имя пса. Но на его крик никто не отозвался.
– Надо найти его, – повинуясь резкому движению, ее рука утонула в его ладони, и они пошли по узкой тропинке навстречу ветру.
– Раньше ты так много времени не проводил у озера. С чем это связано, Люций? Ты все еще думаешь о ней?
Понимая озабоченность сестры, он поспешил ее успокоить:
– Мне кажется, когда я смотрю на воду, темнота в моих глазах светлеет. И чем дольше я смотрю, тем светлее она становится.
– А, может, все дело во вдохновении? Это место подходит для него лучше других?
– Так и есть. Только оно на втором месте после моей спальни, – Люций улыбнулся.
– Эскудо! – теперь собаку позвала девушка. – Ума не приложу, куда он мог запропаститься…
– Он вернется, – выразил надежду Люций. – Он всегда возвращается.
Они прошли половину пути до дома, когда он вдруг остановился и сказал.
– Скажи мне, Камелия, я красивый? – в этот миг ей показалось, что он действительно ее видит.
Она посмотрела на него. Тонкие губы, острые скулы, понтийский нос с опущенным кончиком, большие карие глаза, высокий лоб под челкой прямых черных волос. Ничем не примечательная внешность человека, которого легко не заметить в толпе. За годы, прожитые с ним, она настолько привыкла к его лицу, что никогда не задумывалась на тему его привлекательности.
– Все это связано с ней, не так ли?
Он устремил свой взор в небо. И хоть не мог видеть летящих под облаками журавлей, мог слышать их далекие крики.
– Я часто бываю у озера, – сказал он, а она подумала, что таким задумчивым его не видела никогда.
– Иногда люди здесь ловят рыбу. Они разговаривают между собой. Я слышу все эти разговоры. И как ты думаешь, о чем они говорят?
– Не знаю. И о чем же?
– О ней.
– ?
– О ее красоте. О безупречном телосложении и писаном лице.
– Тебе не следует об этом думать.
– Я никогда не видел красоты… – их руки расцепились.
Камелия лишь тяжело вздохнула. Она упорно искала какие-то слова для утешения брата, но ничего не находила. Все они были давно уже сказаны ею, начиная с самого детства и заканчивая нынешними временами. А повторять одно и то же означало лишь неблагодарную игру на тонких струнах и без того израненной души поэта.
– Ты влюбился, – произнесла она с грустью, хотя не представляла себе, как можно влюбиться в человека, ни разу не видя его.
Ее брат всю жизнь жил образами, созданными им самим. Иногда они обретали силу, с которой поэту было трудно справиться. В такие моменты они материализовывались, и их создатель мог с ними разговаривать, рассказывая истории самых разных жизней, в том числе и свою.
А
