– а это по нашей улице в другую сторону, то вижу вывеску «Все для сада-огорода» и понимаю – именно там он встречался со своей татаркой. Именно там он обменивался с ней страстными взглядами исподтишка, ты понимаешь?
– Патология, – сказал Минц.
– Для вас, может, и патология, и маммология, а мне умереть в самый раз. Ревность душит меня за это самое место.
– За какое? – удивился Минц.
– За горло, – просто ответила женщина. – Но если пойти мимо церкви Параскевы Пятницы, то там остановка автобуса. Знаешь, зачем ее там устроили?
– Зачем?
– Чтобы моему мерзавцу удобнее было по утрам с бухгалтершей встречаться. Они встречаются, и сразу в автобус! Развратом заниматься.
– В автобусе?
– И в автобусе тоже.
– Сомнительно.
– Значит, ты, Лев Христофорович, недостаточно развратный. Не знаешь, на что способен некоторый самец!
– Ты о Корнелии?
– И черт меня дернул выйти за него замуж! – возопила Ксения так, что Корнелий, который как раз вышел покурить на лестничную площадку, сжался от этих слов, как ежик под лапой медведя.
– И давно это случилось? – спросил Минц не без ехидства.
– Сорок лет живу на краю смерти.
– Чего же раньше не разошлась?
– Раньше, пока демократы не развалили Советский Союз, всегда был партком, куда можно было пойти и прямо сказать: жить с таким извергом я больше не в состоянии. Немедленно разлучите его с этой девкой и верните в семью. А теперь мы все, бабы, сами по себе, без партийной защиты и подмоги! Загибаемся.
Лев Христофорович достал из ящика стола план города Великий Гусляр и разложил его на столе.
– Посмотрим, – рассуждал он вслух. – Если нам надо на рынок и мы не можем ходить по Краснопартизанской, то нетрудно свернуть на Софью Перовскую...
– Ты с ума сошел! Еще двадцать лет назад он на той улице Маруське Эйнштейн подмигивал.
– Не родственница? – вдруг заинтересовался Минц.
– Ее из техникума за неграмотность вышибли. Вот и сидит она у окна и подмигивает. А мой чуть что – сразу ей в ответ подмигивает.
– Ты видала?
– Люди донесли.
– А может, за давностью лет вычеркнем улицу Софьи Перовской?
– А для меня события двадцатилетней давности кажутся совершенно живыми. Как сегодня! Не могу я на ту улицу зайти. Лучше умру.
– А как Зловонный переулок? – спросил Минц. – Он по краю идет, у реки.
– Нет, ты решил меня в могилу свести! – обиделась Ксения. – Ты что, забыл что ли, кто там таится?
– А кто там таится?
– Она. Отравительница, Лукреция Борджия, собственного мужа уморила и попала в историю.
– Вроде бы у нас в городе таких не было.
– А Зинка? Знаешь ли ты, наивный профессор, что эта Зинка в восьмидесятом, нет, в восемьдесят седьмом чуть было в Париж с Корнелием не укатила?
– Не может быть!
