они с Димой снова начали надо мной потешаться. Священника вызвал, и все. А теперь подумываю, как бы вообще съехать с этой проклятой квартирки.
Мужчина выглядел настолько расстроенным, что, казалось, того и гляди заплачет. Но он не заплакал, а неожиданно полез в шкаф и извлек оттуда пузатенькую бутылку коньяка.
– Будете?
– Я за рулем!
– А я днем не пью.
Художник вздохнул.
– Вот и я раньше не пил. Днем. А как на меня эти неприятности валом повалили, утешение в рюмочке ищу. Опять же – модели нет. Работа стоит. Выставка на носу. А просвета никакого.
Повторив словно молитву эти слова, он опрокинул в себя целый фужер коньяка. Подруги только крякнули, глядя на такое безобразие. Ясное дело, если целый день коньяком стресс снимать, то к ночи не только бабушка, но и дедушка вместе с ней появится. Но вслух они ничего не сказали.
– Значит, где искать Машу, вы не знаете?
– А чего ее искать? На трубку ей позвоните. Или на конюшне она. Больше негде.
– А у брата?
– У брата? – изумился художник. – Впервые слышу, чтобы у Маньки брат был.
– Вы и про ее бабушку никогда прежде не слышали.
– До того, как она вам являться стала!
– Ну и что?
– Бабушка уже давно умерла. Но брат, я так понимаю, у Маньки вполне живой?
– Мы так думаем. Надеемся.
– Ну вот, а она про него ни разу не заикнулась.
Эти слова внезапно навели Киру на еще одну мысль:
– А где вы вообще с Машей познакомились?
– Учились мы с ней, – поразил подруг ответ.
Их удивление можно было понять. Художник выглядел лет на десять старше Мани.
– В школе?
– В какой еще школе? В Мухе! В Мухинском художественном училище!
– На одном курсе?
– А что такого? Занятия у нас по вечерам были. Днем мы работали. А по вечерам учились. Только потом она учиться бросила. А жаль, у нее был талант. Не большой, но был.
– А почему бросила?
– Я специально ее не расспрашивал. Но по вскользь оброненным словам понял, что это как-то связано с наследством, которое она получила.
– А что за наследство?
– Сказал же вам – специально я ничего не узнавал. Не имею такой привычки совать нос в чужие дела.
В общем, художник мало чем помог подругам. С Маней он снова встретился случайно. Вернее, она сама к нему подошла, когда он стоял на Невском в надежде заполучить жирного фирмача на портретик. День был неудачный. А Маня оказалась для художника лучиком солнышка. Она мигом решила его жилищные проблемы, поселив его в квартире своих родителей.
– Сдавать она ее не хотела, чтобы чужие тут не шастали, – пояснил художник свалившееся на него счастье. – А я ей все-таки не чужой. Два года вместе отучились. Дружили даже. Мишка и Машка. Нас даже женихом и невестой кликали.
Но, несмотря на дружбу, ничего внятного о Мане он
