мне нравиться, а дальше сделалось главным переживанием дня, самым острым и сильным. И тут я испугался. Испугался, что становлюсь похожим на отца, которому тоже нравилась власть над семьей и учениками. Я, всю жизнь проживший в ультра-ортодоксальном квартале, когда-то строго соблюдавший всё, что от меня требовали, впервые в жизни взмолился Богу о том, чтобы Он не дал мне стать монстром. Взмолился о спасении собственной души. Меньше чем через месяц меня перевели в инженерный батальон.
Это было как нельзя кстати. Не только ради спасения души, но и по самым что ни на есть практическим причинам. Мне была нужна специальность. Стоя на блокпосте специальность не получишь. В Израиле все мужчины умеют охранять, здесь этим даже кота не удивишь. А строитель – это другое дело. Я работал на разрушении подземных тоннелей, ведущих из Египта в Газу. Освоил бульдозер, экскаватор, строил стены, заливал бетоном замаскированные под колодцы выходы из тоннелей. Каждый раз, когда заливали колодец, пресса поднимала крик, что мы оставили гражданское население без воды. В девяти из десяти этих колодцев воды уже давно не наблюдалось.
Я успокоился, начал нормально спать, чаще писать своим. Стал задумываться, как буду жить после демобилизации. Гверет Моргенталер писала, что готова предоставить мне мою бывшую комнату. Это было заманчиво, но я знал, что так не пойдет. Я заработаю себе на жилье сам. Буду, как могу, заботиться о Моше-Довиде и Рише. Вот примерно так.
На третьем году службы, там, наверху, снова решили испытать меня на прочность. Сидя в кабине бронированного бульдозера “Катерпиллар”, я расчищал намеченный участок. Думаю, нет нужды объяснять, почему бульдозер был бронирован. По мне уже стреляли и из пулемета, и из гранатомета, и он все выдерживал. Случалось, что в намеченном для разрушения доме находились сотни килограммов взрывчатки. Бульдозер выдерживал и это, а я отделывался несколькими синяками. На участке, который я в тот день расчищал, кучи мусора и обломков были выше машины раза в два. Густое облако пыли висело вокруг кабины, мотор работал на пределе. Я закончил смену, загнал бульдозер на стоянку и пошел в душ. Но до душа мне дойти не пришлось. Выяснилось, что командир срочно хочет меня видеть.
Одного взгляда на этот кабинет мне хватило, чтобы понять − случилось что-то плохое и обвинять будут меня. В кабинете, кроме командира, лейтенанта Дрори, сидели чин из военной прокуратуры и девушка из пресс-службы.
− Садись, Стамблер. Тяжелый у нас разговор будет.
Не переставая дымить сигаретой, Дрори рассказал мне, что на участке, который я сегодня расчищал, под развалинами нашли молодую американку и что она скончалась в палестинской больнице. Я молчал, пока Дрори прямо не спросил, есть ли мне что сказать.
− Я ее не видел. Это же оцепленная зона, там вообще людей быть не должно. Я видел только то, что мог видеть из кабины, а это немного. Неужели я похож на идиота и стал бы убивать человека, когда в этом нет никакой необходимости?
