Что нам троим делать дальше? Я регулярно встречался с детективом Коэн, сдал ДНК на анализ. Когда я впервые увидел детектива Коэн, я автоматически решил, что она из тех вьетнамцев, с кем я учился в ульпане, когда только приехал[71]. Но стоило ей открыть рот, как я услышал американский акцент и нью-йоркские интонации, знакомые мне по разговорам с зарубежными коллегами. Я мало что помню про лето 2005-го, только язычки оранжевого пламени, куда не кинешь взгляд. И вобравший в себя все эти маленькие язычки пламени живой факел на перекрестке Кисуфим[72]. Повезло ей, отрешенно подумал я тогда. Ей уже не больно.
Осенью я вернулся на преподавательскую работу. Собранный, корректный, подчеркнуто спокойный. Но это не помогало, на меня все равно все смотрели с ужасом и жалостью. В нашем маленьком мирке все знали, чем для меня была Регина. Как-то раз я сидел в кабинете и работал. Редкий в наших краях дождь барабанил в окно. Я всегда любил этот звук, мог слушать его часами и поэтому недовольно поморщился, когда в дверь постучали.
− Войдите.
Хабадник, на вид лет тридцать пять, но из-за бороды они всегда кажутся старше. Сейчас будет или агитировать, или денег просить. Только этого не хватало.
− Вы профессор Гиора Литманович?
Странно. Такая внешность и при этом иврит и интонации образованного в университете сабры.
− Я.
− У меня для вас письмо из Ташкента.
Кабинет повернулся у меня перед глазами, только кофеварка на подоконнике осталась неподвижной.
− Из Ташкента? Что там?
− Я не читаю по-русски.
Вот болван, я спрашиваю его совершенно не об этом. От кого письмо?
Он протянул мне канцелярский конверт. Руки не слушались, сердце колотилось на весь кабинет, но я все-таки извлек оттуда бумажку. Почерк был не регинин. Это был другой почерк, навеки отпечатавшийся у меня в душе. Мелкие, но четкие буковки, которыми можно написать псалом на кусочке бумаги размером с две почтовые марки. Пуще чем письма отца берег я от обысков эти бумажки.
Марк, 5:35,36
Я метнулся к компьютеру, набил в поисковике.
− Дочь твоя умерла.
− Не бойся, только веруй.
Часть II
Третий из восемнадцати
Глава 5
Шрага
На призывном пункте девушка посмотрела на меня с жалостью, так, как будто собиралась огласить смертельный диагноз и сказала:
− Ты направляешься в Хеврон.
И назвала номер части.
Хеврон так Хеврон. Слава Богу, что не Газа.
Я явился туда за два дня до Песаха. Стыдно признаться, но я попал в город праотцов в первый раз в жизни. По наивности я думал, что это я один такой дикий,
Между 1977 и 1979 годами Израиль принял около трехсот беженцев из коммунистического Вьетнама. Началось с того, что 10 июня 1977-го года израильское торговое судно “Ювали” на пути в Тайвань приняло на борт несколько десятков близких к обмороку от обезвоживания вьетнамцев, после того как их лодка потеряла управление. Капитан Меир Тадмор телеграфировал в Хайфу, что не видит иного выхода, потому что беженцы “в очень плохом физическом и моральном состоянии”. До израильтян мимо беженцев прошли суда из Норвегии, ГДР, Японии и Панамы, но на SOS никто не отреагировал. “Ювали” пыталась сделать незапланированные остановки в Гонконге и Йокогаме, чтобы оказать беженцам медицинскую помощь, но им даже не дали пристать к берегу. На Тайване в порту ждал полицейский кордон. Только когда новоизбранный премьер Израиля Менахем Бегин публично заявил, что вьетнамцы с “Ювали” получат убежище в Израиле, им разрешили сойти на берег и тут же отвезли в аэропорт. Это заявление было первым официальным заявлением Бегина на посту премьера.
Лена Босинова совершила акт самосожжения на перекрестке Кисуфим в августе 2005 года в знак протеста против выселения евреев из Газы.
