глядя в сторону, начала в полутьме машины (только встречные фары, редкие фонари) рассказывать ему, как дело было.
– Мама пошла с Родионом гулять…
– Кто это – Родион?
– Такса наша. Мальчик.
– А-а.
– А потом вдруг соседка прибегает. Надя, кричит, твою маму машина задавила. Я к окну. А у нас одно окно на дорогу выходит. А мама… – Голос Нади вдруг сорвался. – Она на асфальте лежит.
– А Родион? – вдруг спросил Дима.
– Что – Родион? – не поняла она.
– Он-то как?
– У него все нормально, – улыбнулась она сквозь слезы. – Он дома. Нас ждет. То есть… – Она опять покраснела. – То есть меня.
– Там у меня в «бардачке» есть салфетки. Если надо, бери.
– Да, спасибо. – Она отыскала в перчаточном ящике салфетку, высморкалась в нее. Другой вытерла слезы. Скомкала бумагу, но на дорогу в окошко выбрасывать не стала. И в машине не бросила. Сунула в собственную сумочку. Почему-то это ужасно понравилось Диме. Нервы его после длинного, похмельного, странного дня были напряжены до чрезвычайности. В таком состоянии он обостренно замечал самые незначительные детали (и порой умилялся им).
– Скажи, – осторожно спросил Дима, – а кто твою маму сбил?
– Я не знаю.
– Машина не остановилась?!
– Нет.
– А милицию вызывали?
– Я не знаю.
– Не знаешь?!
– Ну, понимаешь, Дима, я же мамой занималась! В «Скорую» звонила. Слава богу, что они быстро приехали. Всего минут через десять. И сразу – сюда. В смысле – в Склиф. Я тоже вместе с мамой поехала.
– Она в сознании была?
– Нет. Только дышала тяжело.
– Ну, а ты не слышала, что соседи говорили: кто ее сбил?
– Слышала. Краем уха.
– Ну?
– Говорили, что какая-то иномарка. Или «Жигули», ну, новые какие-то, которые не квадратные…
– Какая иномарка? Какие «Жигули»? Модель? Цвет?
– Не знаю я, Дима. Я же говорю: я сразу в больницу поехала.
Еще пару минут они проехали в молчании. Езда по ночным московским проспектам – совсем не та, что дневная: лети себе по темной дороге. Только к антирадару прислушивайся. И посматривай, чтобы не выбежал под колеса пешеход: в октябре, когда ночи темны, но снег еще не выпал, люди на дороге особо неприметны.
– Значит, водила, сволочь, не остановился… – задумчиво проговорил Дима. – Надя, я, пожалуй, у тебя ночевать останусь. – И скосил на нее глаза: покраснеет или нет.
Она куснула губу, бросила на него удивленный взгляд – и опять начала краснеть. Дима, наслаждаясь произведенным эффектом, проговорил:
– Я на твою честь покушаться не собираюсь. – Она гневно дернула подбородком. – Я хочу соседей твоих расспросить. Вызывали на происшествие милицию или нет. И какая машина твою маму сбила. Как выглядела, с какой
