даже не заметил двух женщин, сжавшихся в углу, а тем более не заметил, как Марфа Тимофеевна, прижав к себе Анжель, бесшумно скользнула в щель между двумя тяжелыми бархатными шторами. Женщины оказались в пыльном, синем полумраке.
– Бежим! – шепотом приказала Марфа Тимофеевна и, прошмыгнув в какую-то дверь, понеслась по длинному коридору.
Анжель послушно бежала следом, недоумевая – почему верная мамка оставила своего князя на произвол судьбы, а не кинулась ему на подмогу? Впрочем, что ж тут удивительного? Приказ был дан: спасаться, а Марфа Тимофеевна, при всей ее воркотне, не из тех, кто выходит из барской воли. Но сколько же можно бежать? Не иначе, этот бесконечный коридор опоясывает весь дом! Не по кругу ли они бегут? Анжель стало невыносимо жарко в лисьей шубе и пуховом платке, и в этот миг Марфа Тимофеевна остановилась и, осторожно приотворив какую-то дверь, заглянула в комнату.
– Никого! – шепнула она с облегчением, и женщины, крадучись, вошли, как поняла Анжель, в барскую библиотеку, ибо все стены были уставлены тяжелыми шкафами с книгами, да и кругом лежали раскрытые книги, и сердце Анжель вдруг сжалось от тоски: как давно она не держала в руках книг, даже не вспоминала о них, а ведь, по всей видимости, они занимали немалое место в той, забытой ее жизни! Марфа Тимофеевна пыталась отворить окно, через которое, как видно, хотела бежать, но вдруг ахнула и отпрянула за портьеру, знаком велев Анжель сделать то же самое.
Вытянув шею, Анжель все-таки ухитрилась глянуть в окошко… Да, бежать уже было поздно: французы окружили дом.
Теперь оставалось только смотреть, как схватились солдаты с десятком, не более, крестьян, составлявших, очевидно, всю немногочисленную прислугу и защиту охотничьего домика и вооруженных кто чем.
Французам было нечего терять, и они дрались, как хищные звери, тесня растерявшихся мужиков, которые один за другим падали на снег, и каждая новая жертва исторгала новый стон из груди Марфы Тимофеевны. Это ведь для Анжель они были просто люди, просто русские крестьяне, а княжья мамка всех знала сызмальства, их жизнь протекала на ее глазах… Но вот и Анжель увидела знакомого: это был Лука, который, и раненный, простертый на земле, отбивался от француза, не давая снять со своих ног валенки. Разъярясь, солдат рубанул ему руку саблею, чтоб не мешал. Издав пронзительный крик, Лука воздел кровавую культю к небу, потом ткнул ею в солдата – и отдал богу душу. Солдат сего даже не заметил: он стаскивал с еще вздрагивающих ног вожделенную обувку. Однако проклятие Луки не замедлило его настигнуть: щелкнул выстрел – и француз ткнулся в снег рядом со своей жертвою.
Марфа Тимофеевна быстро, молча перекрестилась, словно не в силах была слова молвить, и Анжель увидела молодого князя, который в рваной бекеше, со свисающим рукавом (верно, вырывался неистово от тех, кто его пытался схватить) бежал между раскидистыми, облезлыми яблонями к низким бревенчатым сараям, откуда доносилось ржание испуганных лошадей, – бежал, стреляя,
