что ты! А врачи что говорят?
– Ты больной? Не был я у врача! Придешь туда – и всё, поминай как звали. А вернее, вообще не поверят. Нет, к психиатру я не пойду, с меня вполне хватило того зачуханного юного невропатолога из нашей поликлиники, к которому я все же обратился. Все, говорит, у вас нормальное, и пульс, и давление, и язык розовый…
– Погоди, а при чем тут язык?
– Ты меня спрашиваешь?! Ты его спроси! И язык розовый, говорит, и слюна не каплет, и сопли не текут, а пульс нормальный, наполнение хорошее… Ну и прочую всякую свою чухню несет. Я ему: да вы поймите, я сам себя в клетку посадил и наружный замок навесил, чтобы не бежать в музей! А он, когда про музей услышал, вообще чуть ли не хихикать начал. То есть у них это, видимо, ни в какие рамки не входит, чтобы человек так вот с ума сошел – захотел бежать в художественный музей картины смотреть. Новое поколение выбирает пепси…
– А может, как раз наоборот. То есть я тебе навскидку назову человек сорок, которых только в припадке белой горячки в музей затащить можно. И это только, что называется, среди нашего бомонда. А возьми кого попроще…
– Ну так оно. И все же мне показалось, что, если я бы сказал этому докторишке, что я – Наполеон, Александр Великий, или, к примеру, батька Махно, или даже вся эта тройка в одном флаконе, а не порознь, он бы мне худо-бедно поверил. А в патологическую страсть к искусству – нет, ни за что!
– Но я так понял, у тебя вроде была страсть не к искусству, а к разрушению оного, да? Ты картину что, порезать хотел?
– Я и сам не знаю, чего я от нее хочу. Ну да, кажется, именно порезать…
– А ты врачу про это сказал? Леш, чего молчишь? Сказал или нет?
– Честно? Нет.
– А почему?
– Ну, если совсем честно, доктор тот где-то был прав: в ту минуту, когда он меня осматривал, я уже малость очухался. Бесы мои то ли угомонились, то ли устали, то ли на другой объект перекинулись… Я говорил тебе? Они ведь меня проинформировали, что я у них не один такой искусствоман под опекой…
– Твою мать… Мать твою!
– Ну при чем тут моя мать, ты сам посуди! Родила она меня вполне здоровым, и столько лет нормально прожил, тоже Бога гневить нечего, даже простужался не каждую зиму, а что с катушек съезжать вдруг стал – это, наверное, жизнь заставила… А насчет того, почему я не сказал доктору, что меня терзала зависть к лаврам Герострата… Испугался я, понимаешь? Подумал: а вдруг он вызовет милицию, повяжут меня и…
– Леха! А друзья на что!
– Друзья?.. Хм… Уж и не знаю… После того как родная дочь со своим женишком уже готовы были самодельную смирительную рубашку на меня надеть, я даже в семейных узах разуверился, что ж о друзьях говорить…
– В каком смысле – смирительную рубашку? Они знают, что с тобой случилось?
– Нет. Я побоялся им сказать. Да какая разница? Они меня давно ненормальным считают, с тех пор как я с Юлькой стал встречаться.
– У тебя с ней сколько лет разницы, двадцать?
– Больше.
