что полы его джуббы развевал ветер, – еще через два дня.
Гнев Аммара успел остыть, а после известия о победе и вовсе улетучился. К тому же ему не приходилось скучать: к Мерву подходили все новые и новые войска.
Два корпуса тяжелой хорасанской конницы, «Бессмертные» и «Красные» – числом в десять с лишним тысяч воинов, – уже стояли отдельным, окруженным глубоким рвом и частоколом лагерем. К ним должны были добавиться четыре тысячи южан-ханаттани, ушедших с Тариком. Наместникам областей и краев также было приказано выслать войска и запасы провизии. Такие же приказы получили главы знатных родов: Амири, Курайши, Бану Худ, клан ибн Марнадиша, а также Бени Умейя. Всего ожидали собрать не менее сорока тысяч воинов. Теперь бирюзовый купол мавзолея Санджара, чудом уцелевшего дива Мерва, из знака горя и поражения стал как камень бахт[11] для сердец верующих. Блеск его изразцов, видимый на расстоянии дневного перехода, радовал сердца и вселял надежду на победу.
За пять дней до возвращения победителей в долину вступили войска наместника Саракусты, которые вел его старший сын. А еще за день до этого из столицы пришел большой караван, в котором ехали лучшие писцы двора халифа и его надим[12], Ибрахим аз-Зухри, известный поэт и ученый собеседник.
Наместник Саракусты прислал в подарок халифу двух рабынь, искусных в игре на лютне и на флейте, а Ибрахим аз-Зухри привез с собой несравненную Камар, слава которой распространялась по всему Хорасану. Говорили, что он купил знаменитую певицу у ее хозяина за пять тысяч динаров – лишь бы доставить удовольствие Аммару и развлечь халифа среди тоскливых будней военного лагеря.
Аммар, озадаченный нежданно открывшимся выбором, долго прикидывал, с чего начать, и в конце концов остановил свой выбор на Камар.
Три дня спустя
Надим Ибрахим разместился – впрочем, как и все, кто прибывал в Мерв этой осенью, – в одном из пустующих домов к западу от города.
Аммар с четырьмя приближенными, среди которых был и его любимец, поэт и насмешник аль-Архами, вошел в комнату. Под стенами стояли диваны с вытертой до ниток обивкой и два колченогих табурета. Разместившись среди убогой мебели, все стали хихикать и переглядываться. Ибрахим пошел за певицей и долго не возвращался. Отпускаемые на его счет шутки становились все злее.
Наконец в пыльную неприбранную комнату вошла женщина – рыжая и плоскогрудая. Аль-Архами прошептал: «Черны глаза возлюбленной моей…» – и все так и покатились со смеху. Женщина, однако, невозмутимо уселась в углу прямо на голые доски пола. Затем принялась настраивать лютню. Когда она взяла первый аккорд, все затихли – правда, кое-кому пришлось зажать себе рот рукавом, чтобы сдержать смех.
Камар тронула струны и запела:
– Завершилось время обмана! Где бы ты ни прятался, выйдет на свет твоя тайна…
Когда она дошла до строк: «Мое сокровище –
Букв. «собеседник», человек, в обязанности которого входило развлекать халифа учеными беседами и стихами.
