литературная твоя душа?! – шутил над Светланой Нащокин.
Его друг пес Кубик, если бы мог, носил бы хозяина на руках. Как только машина Нащокина появлялась в воротах, Кубик делал сальто-мортале, перелетая через все взлелеянные Светланой клумбы и первым встречал хозяина, выходящего из машины. С этой минуты он маленькой тенью следовал за Нащокиным. Когда же Михаил Семенович уединялся для творчества в кабинете, Кубик забирался под письменный стол, приваливался к ногам Нащокина и крепко засыпал. В эти минуты из кабинета доносились несвойственные творческому процессу звуки, ибо Кубик во сне имел обыкновение храпеть, свистеть и стонать одновременно.
– Миша, ты спать идешь? – окликала его Светлана через дверь.
– Не могу, Кубик на ногах улегся, посижу еще, попишу.
«Мой соавтор», – представлял Кубика Нащокин гостям.
Поздно ночью Светлана просыпалась от того, что снизу, из кухни раздавался звон посуды. И по ее наблюдениям, чем осторожнее Нащокин старался хозяйничать, тем больше шума он производил. Светлана натягивала на себя его старый длинный свитер, спускалась вниз и обнаруживала мужа, заваривающего свежий чай. Нащокин был фанатом чаепития. Он не только разбирался в редких сортах, но и знал, какой чай сколько минут надо заваривать.
– Осторожней, передержишь! – выговаривал он Светлане. – Запомни, темный оолонг и любой черный чай должны быть залиты крутым кипятком. Вода должна быть сто градусов, не меньше. А светлый оолонг градусов восемьдесят!
– Ну, ты даешь, как я отличу эти самые градусы?! Для меня что сто, что восемьдесят!
– Соображай, голубушка, – горячился Нащокин, – слышишь, чайник шумит, вот и заливай белый или зеленый. Только имей в виду, зеленый чай можно заваривать только три минуты, иначе горьким будет, словно хина.
Ночами, когда на кухне командовал Михаил Семенович, они усаживались за стол, прихлебывали из огромных фарфоровых чашек чай, грызли орешки, ели шоколад и болтали обо всем на свете. Проголодавшийся Нащокин был подвержен приступам кулинарного экспериментаторства. Светлана в эти моменты старалась не попадаться ему под руку – она на всю жизнь запомнила историю с «Храмом Соломона». «Храм Соломона», по утверждению ее мужа, было блюдо времен Наполеона.
«Видишь ли, весь смысл в том, чтобы начинка не потеряла свои соки. Чтобы под корочкой из теста было нежное мясо», – говорил он. Правда, забыл, что это должно быть мясо креветок. Где-то через два часа Светлана пыталась отделить руками и зубами жестковатое тесто, бледные панцири креветок и собственно креветочное мясо…
– Что-то не так? – воинственно поинтересовался Нащокин, глядя на ее мучения.
– Все замечательно, дорогой! – отвечала Светлана, прикидывая, как бы незаметно выплюнуть этот «Храм Соломона». Позже, усердно работая зубной нитью, она бросила взгляд на оставленный в ванной комнате гастрономический журнал. Журнал был на французском
