что-то сказать, но осеклась на полуслове, опустила руки, ссутулилась, как-то внезапно состарилась лицом, когда услышала жёсткие, злые слова Ивана, продолжавшего говорить:
– Хоть сейчас не ври! А мамаше своей привет передавай! То-то довольна будет: сделала своё чёрное дело, – сказал Иван и вышел из квартиры. Хотел хлопнуть дверью, но подумал: «Не дождётесь! Дверью хлопнешь, а потом скажут, что скандал устроил. Пойду к матери».
Её, слава богу, дома не оказалось.
– Опять дежурит на своей «Скорой», тем лучше, зудеть не будет, а завтра пойду искать себе жильё, – решил Иван, раскупоривая бутылку водки, купленную по дороге, и налил её доверху в любимую материну кружку, красную, с белым швейцарским крестом – подарок подруги.
Наутро, жестоко страдая от головной боли, Иван первым делом, как проснулся, побрёл на кухню и стал похмеляться остатками водки. Светлана, мать Ивана, по каким-то причинам задержалась на своей скорой помощи, а Иван уже успел сходить за новой бутылкой и снова изрядно набраться. К моменту прихода Светланы домой Иван уже почти ничего не соображал. Кое-как испуганная Светлана добилась от сына, что он ушёл от Ольги, и стала звонить невестке. Иван же от такого количества водки, выпитой практически без закуски, потерял сознание. Она пыталась как-то помочь сыну, налаживала капельницу, промывала ему желудок.
Её неоднократные попытки дозвониться невестке увенчались успехом только к вечеру, но трубку взяла не Ольга, а её вечно всем недовольная мамаша. Разговора, как обычно, не получилось: из криков, брани и потока оскорблений Светлана поняла, что Иван пришёл пьяный после какой-то драки и оскорбил Олечку. А она не выдержала подобного с ней обращения и была вынуждена выгнать этого алкоголика и дебошира, который чуть не избил и Ольгу, и маленькую Катеньку.
– И пусть этот хулиган забудет и про жену, и про дочку! – прокричала в трубку Олина мать. – Не чета он нам. А если будет домогаться встреч, то я задействую все возможности, чтобы упрятать этого разгильдяя в тюрьму, которая давно по нему скучает.
Иван проснулся ночью, сидел и молча плакал. Опять сильно болела голова, саднило разбитое лицо. Очень болели плечевые суставы, он смутно помнил, как ему закручивали руки назад и колотили по рёбрам. Немного успокоившись, потихоньку, чтобы не разбудить спящую мать, оделся в темноте, нащупал в кармане несколько мятых купюр.
– На пиво хватит, – решил он.
Где-то опять слонялся, пил тёплое пиво, потом заснул в парке на лавочке. Отлежав бока и подвернувшуюся под грудь правую руку, он с трудом проснулся. Долго растирал руку и, практически не чувствуя её, испугался, что работать рука больше не будет, так как кисть совсем перестала двигаться. Но ничего, вроде оттёр, зашевелились пальцы, и кисть стала приподниматься.
– А на кой ляд мне такая жизнь?! – спросил он сам у себя.
– Ты чего, браток, мрачный сидишь? Выпить хочешь? – раздался голос какого-то мужичка с клочковатой бородой, одетого в помятую несвежую рубаху и грязные
