это, старуха посеменила в сторону Исаакиевской площади. Как будто это и была та самая старуха, что бросилась к нему под ноги в первый раз.
«Что за ерунда!» – в сердцах подумал Григорий Иванович.
Эта встреча совсем испортила ему настроение.
Дворник Поликарп в белом фартуке и фуражке стоял у освещенной фонарем подворотни и, задрав голову, смотрел в темное небо. Что он мог видеть там? Ничего там и не было, просто хотел смотреть и смотрел. Когда Григорий Иванович проходил мимо Поликарпа, тот взглянул на него и, поклонившись, вдруг сказал:
– А на четвертом этаже в квартире прям, ваше благородие, жилец повесился.
– Что?! Какой жилец?! – вздрогнул Григорий Иванович. – Да ты снова пьян! Ты что, дурень, говоришь?!
Поликарп был нетороплив в речах и излагал с растяжкой, вспоминая и старательно проговаривая каждое слово, будто недавно выучился человеческому языку. Да и выглядел он не как обыкновенно: всегда румяный и довольный, вечно под хмельком, а сейчас – бледное лицо, на шее болтается какая-то тряпка…
– Сосед с вашего этажа, Афанасий Степанович Поприщев. Из участка городовой уже приходил. Утром прям гроб привезут.
Григорий Иванович хорошо знал Афанасия Степановича – тихого, застенчивого учителя музыки лет пятидесяти.
– На Рождество, грех-то какой! Отчего же повесился? Водки, как ты, не пил.
Поликарп пожевал губами, словно во рту нащупывая языком нужные слова.
– Вы и сами знаете отчего.
– Что знаю? – Григорий Иванович пугливо оглянулся. – Что ты такое говоришь, дурья твоя башка?! Откуда же я могу знать?!..
Он бы плюнул и пошел себе прочь, чем разговаривать с глупым мужиком, но что-то останавливало его.
Поликарп поглядел на небо, словно ища там поддержки, неторопливо почесал затылок, сдвинув дворницкую фуражку на лоб.
– Тык прям сам Афанасий Степанович и сказал.
– Кому? Кому сказал?!
– Тык… Мне и сказал. Подошел ко мне сегодня по полудню и говорит: «Я прям сейчас пойду повешусь, а ты, Поликарп, передай Григорию Ивановичу, что он знает почему…».
– Что за чушь! – Григорий Иванович зябко повел плечами. – Откуда же я…
– Не могу знать, ваше благородие, а только так сказал. А еще сказал, что мертвые сами знают, отчего мертвы.
И опять бросились в глаза титулярному советнику бледность лица Поликарпа и отстраненный какой-то взгляд.
Более ничего не сказав, Григорий Иванович прошел мимо дворника, направляясь к своей парадной. На душе у него было пакостно, как будто он и вправду знал, отчего повесился Афанасий Степанович, и, более того, даже чуть ли не сам подтолкнул его к этому действию.
Квартира располагалась на четвертом этаже.
В дверях он столкнулся с кухаркой. Она взвизгнула и отступила в прихожую, словно
