минуту или две после этого я, оставшись наконец в одиночестве, стояла после освещённого коридора на втором этаже и приходила в себя. Помнила ли я хоть что-нибудь из того, о чём сейчас говорил мистер Джекобс? Едва ли. Но меньше всего хотелось возвращаться и просить повторить. Тем более что произнесённые им слова всё же доходили до меня. Просто до этого я была слишком поглощена звучанием его голоса. А ещё – его бесподобными движениями, конечно же.
Чемодан уже давно ожидал меня в комнате. В ней располагались кровать, тумбочка и шкаф для одежды. Дополняли это всё раковина с зеркалом и невысокий столик. Всё очень строго и лаконично; тяжёлые бархатистые шторы контрастировали с пастельными обоями и тремя изящными рожками люстры.
Ни о какой защёлке, ни о каком замке речи, конечно, и не шло. По тому, насколько мне ограничили возможность закрываться от внешнего мира, я поняла, что не ошиблась. Это действительно было рабство, причём самое что ни на есть откровенное. Как бы это ни называл кто-нибудь ещё. Каким бы цивилизованным ни был мир вокруг.
Надежда на лучшее никуда не девалась, но всё равно медленно-медленно таяла. Я упала на мягкую, ласковую кровать и позволила себе хотя бы на некоторое время расслабиться. А вслед за этим не заметила, как задремала. Лицо мистера Джекобса, его властные движения, его сильные руки…
3
Первый день в этом своеобразном заключении начался спокойно. Очнувшись от дремоты и разобрав вещи, я задвинула похудевший чемодан в шкаф, немного отдохнула, а затем отправилась в душевую. Располагалась она совсем рядом с той комнатой, которую мне выделили. Но всё равно я смущалась от мысли, что придётся идти одной через коридор второго этажа, оставляя комнату на произвол судьбы.
Расслабиться не вышло. Сам душ выглядел более чем эстетично, вода подавалась упругими горячеватыми струями – всё так, как я обожала. И вместе с тем меня не покидали тревожные мысли. Чего теперь ждать от мистера Джекобса? Как он распорядится той властью, которую обрёл надо мной?
Струи душа согревали и самую малость обжигали. Поливая свою кожу водой, я успела на всякий случай оглядеться вокруг: нет ли каких-нибудь камер, которые бы меня снимали?..
Камер не было. Покончив с водными процедурами, я намотала полотенце на волосы, оделась в халат и через коридор проскользнула обратно в комнату. Былое безразличное спокойствие сменилось подозрительностью. Сначала я подумала: нет ли в коридоре камер, которые бы снимали, как я иду в халате из душа в комнату?
Потом, уже согреваясь под одеялом, я поняла, насколько наивно рассуждаю. Ведь этот дом принадлежит мистеру Джекобсу. А значит, он мог поставить камеры где угодно. Хоть в душевой, хоть в коридоре, хоть в моей комнате. Более того, он мог позаботиться о том, чтобы съёмка велась скрытно – и я никогда, никогда не узнаю, следил за мной кто-нибудь или нет. После этого простого, хотя и запоздалого вывода подозрения опять сменились спокойствием, а точнее – безысходностью.
Ещё какое-то время я подремала, приходя
