холодной зимы. Нейтану показалось, что он нашел подходящую ассоциацию для данного действа. В ней ветер представал яростным, нетерпеливым и преисполненным похоти любовником, срывающем в своей неистовой страсти, последние клочки белья с напуганной но покорной публичной девы, давно уже принявшей свою судьбу, такой же серой и очерствевшей внутри себя, как этот осенний лес.
Какая унылая, безрадостная картина – думал Нейтан, не спеша раскуривая трубку.
Но вдруг что-то изменилось. Поначалу совсем незримо, но эти изменения в окружающем мире быстро набирали силу и очень скоро стали уже заметны каждому. Это был снег. Пошел первый снег. Маленькие белые мушки закружились в воздухе, гонимые беспощадным ветром. Пока еще совсем робкий, тающий едва касаясь земли, этот снег был предвестником скорого окончания осени и начала зимы.
Скорее бы она наступила – подумал Нейтан, втягивая в легкие теплый табачный дым. Зима лучше осени. Зима покроет все своим белым покрывалом, спрячет под ним наготу земли и леса, даст миру отдохнуть, выспаться, чтобы однажды, спустя много дней, проснуться и зацвести новыми красками.
Может быть, и мне удастся отдохнуть? – подумал Нейтан, выпуская в воздух клубы белесого дыма – О, Властитель, как же я устал!»
Я закончил чтение и захлопнул книгу. Послание строки моего последнего романа, начатого еще при Тессе и законченного примерно через полгода после ее смерти. И с тех пор я не написал ни строчки. Ни одной чертовой строчки! Я пытался, действительно пытался начать новую книгу, но просто не мог ничего из себя выжать. Внутри меня словно что-то сломалось. Тот механизм, что позволял мне в былые времени проводить бессонные ночи за печатной машинкой, заряжаясь крепким хентийским чаем или терпким красным вином, от заката и до восхода солнца воображать и выплескивать на бумагу фантастический мир моих грез, вдруг перестал работать. И в какой-то момент, гексала два или три назад, я прекратил эти попытки. Я просто остановился, не уверенный, что когда-нибудь сдвинусь с этой мертвой точки снова. Я замер, потому что сил на дальнейшее движение просто не было, и стал ждать. Чего ждать? Хотел бы я знать.
– Спасибо большое Клиффорд – улыбнулась мне пожилая женщина, облаченная в серо-зеленое платье, искусно подчеркивающее всю стройность её фигуры, которой могли бы позавидовать многие юные барышни.
Её слова словно вырвали меня из транса, и я услышал аплодисменты. Несколько десятков людей, расположившихся на деревянных скамьях, установленных посреди книжной лавки, смотрели на меня и неистово хлопали, а кто-то даже встал с места, подчеркивая тем свое уважение. Я заметил, как несколько растроганных дам смахнули слезы с глаз своими белыми платочками. Весьма благодарная публика. Вот только я ей был совсем не благодарен. Знали бы они, в каком алкогольном бреду я писал эти строки, как тяжело мне давалось каждое предложение, как больно мне было в тот момент и как же сильно мне хотелось все бросить, сжечь эту чертову рукопись, а затем и весь дом, вместе с собой. Ненавижу
