рассмеялся Митрапирн, думая, что дед совершенно спятил.
– Да! – изронил старец. – Мудрый конь. Он так стар и мудр, что, говорят, у него даже борода седая есть – не иначе как от долгих лет выросла!
– Но как мы спросим что-либо у коня? – поинтересовался Беленир, вмешавшись в беседу князя и деда, видя, что она заходит в тупик. – Неужто ты говоришь на языке коней? – толпа в зале засмеялась, слушая эти речи, хотя Беленир не хотел её смешить, а задал совершенно серьёзный вопрос. Старик же, насупив брови, обвёл всех в гриднице своим прозорливым взглядом и сердито шмыгнул носом.
– Что-то мне подсказывает, что ты, старикашка, умеешь ржать как конь! – добавил, посмеиваясь, кто-то из толпы, и в чертоге вновь поднялся хохот.
– Нет, я не говорю на языке коней и ржать как конь не умею – природа меня таким даром обделила, но тот конь говорит на языке людей! – пробурчал старец, глянув в сторону князя невесть отчего загадочным взглядом.
– Всё, что ты говоришь, так удивительно, что сойдет за правду! – молвил Митрапирн, разрываясь от сомнений. – Думается мне, ты говоришь правду, иначе не стал бы стоять здесь после того, как над тобой посмеялся весь чертог. Но поверить тебе трудно!
– Да, это так! – рёк мудрец. – Но у меня нет времени говорить боле о коне. Надо решить, кто пойдет в поход, дабы отыскать сего богатырского скакуна. Если есть добровольцы, пусть поднимут руки, – в чертоге воцарилась тишина никто не решался. Беленир колебался, ибо, с одной стороны, давно мечтал о подвигах, а с другой, не хотел искать каких-то коней. Рука его не поднималась. Но вдруг тогда, когда наш витязь уже поднял руку, князь Митрапирн воскликнул:
– Сундучок золота и ларец серебра каждому, кто отправится в это путешествие!
Услыхав такие речи, Беленир, понимая, что золото ему не повредит, стал держать руку увереннее. Выступили также ещё двое витязей. Один был невысокий, но широкий в плечах, в доспехе кожаном, на ногах у него были простые башмаки, штаны были старые, затертые. За спиной у него был топор боевой, сам он был прост собой и только стальное лезвие его топора, нынче убранное в чехол, блистало ярче серебра. А в карих, словно осенние деревья, очах того воина сверкала доблесть дюжая. И прямой нос удальца, словно бы выточенный из гранита и его длинные русые волосы, спускавшиеся до плеч, почти неухоженные, говорили о его неприхотливости, что и было нужно в этом нелёгком походе.
Второй воин, напротив, был высок и богат своей одеждой и доспехами. Грудь его защищала серебристая как лунный месяц кольчуга, звенящая, словно тысяча маленьких колокольчиков. На шее у этого воина была гривна золотая, изображавшая змея, на руках – налокотники, украшенные замысловатыми узорами. В ножнах у него лежал длинный стальной меч: крыж этого меч был покрыт серебром, на яблоке переплетался, точно дубовые корни, дивный узор, а черен был обвит кожей. Подпоясан витязь был красивейшим ремнем с узористой медной бляшкой, а рядом с ним лежал его новый дорожный плащ. И зелёные как
