и поблажек делать никому не буду. Предупреждаю: любимчиков у меня не было и не будет. С тебя буду спрашивать больше, чем с других. А помочь – помогу. И учти: здесь образ жизни, характер учебы и работы другие. Я попрошу учителей сегодня же проэкзаменовать тебя, узнаем, в чем ты слаб.
– Рано экзаменовать… Мне бы сначала подготовиться.
– Не робей! Повторяю: лучше краснеть здесь, чем в Москве. Теперь старшие классы не учатся, еще недели две будут помогать колхозникам убирать картошку. Используй это время на подготовку. Учителя помогут. Пока будешь жить в карантине. Начнут старшеклассники заниматься, переведем тебя в корпус. Будешь хорошо учиться, работать, участвовать в самодеятельности – станешь комсомольцем.
– А много здесь комсомольцев?
– Немало. Коллектив на хорошем счету, впрочем, появились сигналы…
– А что?
– Самому еще надо разобраться. За тебя я спокоен. Верю в тебя, Толя. Умный человек не споткнется дважды об один и тот же камень.
– Да я теперь эти «камни» за сто километров обходить буду.
До начала занятий Анатолий много успел. Он не только все дни занимался, но и обошел колонию, познакомился с шоферами, завоевал известность у младших воспитанников игрой на баяне и даже подружился с собаками, обитавшими в колонии.
Их было три: фокстерьер Леди, белая в больших желтых пятнах; черная дворняжка Цыган и крупный пушистый северокавказский овчар Разбой, с медвежьей мордой и коротко обрезанными ушами.
Анатолий с детства любил собак. У дяди Коли был Майк, очень сообразительный, веселый, но в то же время «строгий» охотничий пес из породы курцхаров. Майк был щенком, когда они подружились. Они гонялись друг за другом, боролись и даже играли в пятнашки. Бывало, они с Майком до того уставали, что потом, обессиленные, долго валялись на траве в садике.
В колонии Анатолий с грустью не раз вспоминал о Майке. Вот почему он обрадовался, встретив четвероногих друзей. Единственное, чего не успел он, – это познакомиться с одноклассниками. Они все еще не вернулись из колхоза.
Наконец девятый класс «Б» начал заниматься. Анатолий сразу заметил, что эти ребята не чета воспитанникам из трудовой. Иное поведение, иное отношение к занятиям, да и разговоры другие.
Анатолий ловил на себе настороженные, снисходительные взгляды, и это его раздражало.
Знают, что перевели из той колонии, решил Анатолий, и подозревают в нем «отпетого».
Вечером в спальне староста потребовал от Русакова чистосердечного рассказа о том, как он «дошел до колонии».
Начальнический тон старосты и особенно его предупреждение: «Не врать и не темнить» – рассердили Анатолия. Он не стал «распространяться» и с протокольной краткостью пересказал существо своего дела.
– Так у нас не пойдет, – заявил староста. – Каждый из нас рассказал ребятам все без утайки, а кто умалчивает – значит, тот себе на уме…
Анатолий вспылил:
– Не
