два обстоятельства: во-первых, в открытой посуде осталось содержимое, во-вторых, считал он, надо бы уже теперь сходить в сельмаг и отовариться, чем по темну-то грязь месить или переплачивать торгашке. Напомнить же об этом он не решался: Вера заворчит, а Алексей её же и поддержит… Однако ещё и подавленность шла оттого, что сомнения так и не оставляли – непредугадонность грядущего дня. Ведь предстояло окончательно решить вопрос о переселении в город. Это настораживало, даже пугало. И маялся человек, и в маете скитался из угла в угол, не находя себе места. А заняться чем-то полезным он не мог – не было такого занятия, утратило хозяйство крестьянский лад. Сиротины были уже не крестьяне, а рабочие колхоза.
А вот гость, Алексей, был добродушен и спокоен. В свежей тонкой сорочке, в незапятнанных брюках он по-домашнему полулежал на стареньком диванчике. Тут же рядом с ним был и Ванюшка: они рассматривали книжки, привезенные в подарок Алексеем, и были вполне довольны друг другом. Лишь время от времени, вытягивая шею, Ванюшка настораживался – ему вдруг казалось, что заскрипело крыльцо или стукнула входная дверь. Ждал он крестную, чтобы лишний раз в душе возликовать: а вот у меня какая крестная – лучше всех!
Нина пришла, когда в царящем ненастье уже пора было включать или свет, или телевизор.
– Ну вот, наконец-то, – донесся из прихожей голос Веры.
– Ты это чего долго, ведь заждались, – ворчливо попенял Борис.
Ванюшка, улыбнувшись, скользнул с диванчика, наверно боясь разоблачения в неверности. А Алексей поднялся, когда Нина уже прошла в горницу и включила верхние свет.
– Здравствуй, сестренка, здравствуй, – проговорил он, делая шаг навстречу и поднимая руку, чтобы приобнять Нину…
К столу ближе к двери рядом сели Борис и Вера, со стороны отца большаки – Петька с Федькой, со стороны Веры – Нина с прилепившемся к ней Ванюшкой, а рядом с большаками напротив Нины, чуть поотодвинувшись от стола, Алексей.
– Ну так что, – хмурясь и отводя в сторону взгляд, начал Борис, – туточки и вся наша родня – остальные там, в Заволжье. Вот, мои мужики, – так он обращался к сыновьям, – мы с матерью хоть ещё и не совсем остарели, но уже и не молоденькие, так что и думаем о городе ради, чай, вас… в первую голову. Дядя Лексей уже и домишко приглянул, дело за нами, за вами. – И, глянув на большаков, Борис всё-таки облегченно вздохнул и улыбнулся: а ведь двое, считай, на ногах, поставили двоих! – Вы давайте и говорите: поедем ли, будем ли подниматься? А если нет, то и суда нет… Телевизор отменяется.
Большаки переглянулись – Петька вскинул брови, Федька многозначительно шмыгнул носом: у них-то всё давно было решено, они-то всё уже порешили, они – в городе.
– Вы, папа, сами решайте, – заговорил Федька так, что даже Алексей встрепенулся: это уже не мальчик говорит, мужчина. – Мы с браткой через год в армию загремим, а уж после армии в Курбатиху не ходоки. Вы это сами, а нам однова уезжать отселя.
– Да, нам все равно, – подкрепил Петька.
– Вишь,
