сверху. – Ты там живой?
– Живой… – ответил слабым голосом Мицкевич.
– На, держи! А то подохнешь раньше времени! Ха-ха-ха…
К ногам Яна упала половина лепёшки. Она была ещё тёплой, наверное, только из тандыра. Через минуту на верёвке спустили кувшин. Мицкевич припал губами к носику и стал жадно глотать воду. Потом догадался отвязать верёвку, чтобы не вытянули обратно. С них станет…
Потянулись долгие мучительные дни и ночи на дне ямы. Земляной пол, пропахший мочой и экскрементами, нисколько не способствовал раздумьям. Так же, как и в первый день, каждое утро ему бросали половину лепёшки и спускали на верёвке кувшин с водой. Несмотря на ужасающие условия, Ян чувствовал себя с каждым днём лучше. Молодой, крепкий и тренированный организм с лёгкостью справлялся с трудностями. Рёбра срастались. Однажды ему спустили на верёвке кетмен и ведро.
– Урус! Чистить будем яму! Копай!
Ян с удовольствием принялся за физический труд: глядишь, и в яме дышать станет легче. С помощью кетмена он снимал верхний слой грунта, складывал в ведро и отправлял наверх, а оттуда вместо наполненного опускали пустое ведро. Так, за пару часов работы, Мицкевич вычистил всю площадку. Когда он, отправив инструменты надсмотрщику, приготовился отдохнуть, к его ногам снова упал конец верёвки. На этот раз это был аркан, свитый из нескольких бечёвок.
– Урус! Привязывайся! Будем тебя поднимать…
Теперь Ян узнал голос – он принадлежал Файзрахману, племяннику командира охранников эмира. Как только Мицкевича подняли наверх, его подхватили два нукера, скрутили руки назад и крепко связали. Затем затолкали в стоящую рядом крытую арбу и, грохоча колёсами по мостовой, долго везли по улицам города. Через какое-то время повозка остановилась в одном из дворов, обнесённом высоким дувалом14. Яна стащили с арбы и завели в просторную комнату большого дома.
– Раздевайся, урус!
– Как я разденусь, если у меня руки связаны?
Подошёл один из молодчиков и, срезав кривым ножом верёвки, отскочил в сторону. Помимо двух нукеров и Файзрахмана в комнате находился ещё один человек – по всей видимости, хозяин дома – пожилой, но крепкий узбек с чалмой на голове.
– Раздевайся! – снова приказным тоном сказал Файзрахман. – Всё снимай! Сапоги тоже!
Мицкевич стащил сапог и, неожиданно изловчившись, кинул его в лицо рядом стоящего нукера, затем подсёк ударом ноги и свалил на пол. Овладев его ножом, развернулся в сторону невольных зрителей, на мгновение опешивших. Но они быстро очухались и стали лихорадочно хвататься за оружие, лежавшее в ножнах. Но Мицкевич был быстр, как разъярённый барс. Два молниеносных движения трофейным ножом – и два нукера, успевшие лишь наполовину вытянуть сабли из ножен, скрючившись, схватились за раненые плечи. И вот уже нож приставлен к горлу Файзрахмана. Тот, побелев, прижался
Дувал – глинобитная стена в Средней Азии, отделяющая внутренний двор жилища от улицы.
