Настоящая любовь, полагала она, ярко горит и сгорает дотла. Пламя страсти не может мерцать кое-как, распыляясь в буднях и банальностях. Реба вспомнила, как сейчас у них с Рики: этот осторожный выбор слов, эта невыносимая вежливость – будто актеры с расписанными ролями. Реба засунула цепочку с кольцом за пазуху.
– Теперь с этим заказом я уже и не уверена, что мама сегодня даст интервью. Сможешь прийти еще раз?
Вообще-то Реба хотела покончить с интервью в один присест. Но теперь, просидев здесь час, она была уже не против вернуться. Как ни странно, ей даже нравилась эта мысль.
– Конечно. Заодно принесу фотоаппарат. Журнал пришлет фотографа, но мне хотелось бы самой поснимать, если вы не возражаете.
– Запросто! Знаешь что, – Джейн залезла в витрину, – ты столько прождала, возьми что-нибудь. Мама говорит, если с тобой есть штрудель, ты уже не одинока. – Она достала ломоть сочного штруделя с глазурью из творожного сыра.
– Спасибо, но мне нельзя, – мягко ответила Реба. – Я не ем молочных продуктов.
Джейн поставила штрудель на место.
– Бедняжка! Это не лечится?
Реба покачала головой:
– У меня нет непереносимости лактозы. Я могу есть молочное. Просто не хочу. В колледже я была в Обществе защиты прав животных. «Молоко – отстой» и тому подобное.
Джейн подняла брови:
– Молоко – отстой?
– Была у них такая кампания, – пояснила Реба.
– Ох. – Джейн сжала губы. – Ну ладно, тогда, может, лебкухен? Мамино коронное блюдо. Это просто пряник на миндальном масле. Без сливочного. Семейный секрет, обещай не разглашать.
Джейн явно не отпустит ее с пустыми руками, и Реба согласилась.
– Обещаю.
Вечером Реба сидела одна за кухонным столом, отщипывая кусочки от пряника. Миндальные лепестки на нем складывались в цветы. Такой красивый пряник даже есть жалко, но день был долгий, и у Ребы не осталось никакой воли. Патока и сухая корица застревали в горле, и она налила себе стакан обезжиренного молока. На поверхности плавали пузырьки. Стакан стал жемчужно-белым.
Не буду есть, сказала себе Реба, когда пришла домой, но пряник, конечно, не выкинула, а положила на кухонную стойку. Сладкий запах просочился из кухни на верхний этаж, где Реба расшифровывала свои записи в спальне. Наконец, когда солнце истаяло в пустыне и взошла осенняя луна, оранжевая, как ванильное печенье, Реба уступила своему одиночеству, спустилась и нашла утешение в сладком.
Надо бы оставить для Рики, но тогда он спросит, как прошел день, а у нее нет сил объяснять, почему она проболтала с Джейн целый час и ни слова не записала на диктофон. И он неизбежно поинтересуется, о чем они говорили, а открывать этот ящик Пандоры совсем не хочется. Но никак не выкинуть Джейн и пекарню из головы – и изо рта.
Реба обмакнула последний квадратик в молоко, сунула в рот, прожевала. С глаз долой – из сердца вон, хорошая поговорка? Она допила молоко и вымыла стакан, не оставляя следов.
Сначала
