показывая тонкими пальцами в его сторону. Тогда он пытался хватать их за их чистые тёплые шеи. Он давил изо всех сил, до хруста, до боли в пальцах, пытаясь заставить замолчать. Но они выскальзывали из рук, и вновь хохотали и дразнили его. Потом появлялись лица других. Они смотрели страшными глазами. Потом хохотали: «Ссыкун!». Толкали его. Били. Он пытался уйти от них, спрятаться, но не мог. Потом были боль и огонь.
Он просыпался потный и злой. Голова болела. Кровь стучала в виски. Было трудно дышать. И это не проходило, и стучало внутри, стучало, как молоточек, громче, громче, требуя выхода.
Он шёл на работу. Он боялся, что все узнают. Что все увидят то, чего он хочет, и накажут его или станут смеяться над ним. А ему не хотелось, что бы над ним смеялись. Он хотел, что бы с ним согласились поиграть, хоть кто ни будь.
Однажды, давно, ещё в садике, он играл в песочнице с девочкой. Она говорила ему, а он делал, что она велела. Он не сразу мог понять, что она хотела от него, и она хмурила бровки и сердилась. Но ему нравилось, потому, что она разрешала ему трогать её трусики. Он запомнил это ощущение на всю жизнь. Ему так понравилось, что он очень хотел, но не шёл в туалет, боясь, что девочка уйдёт. Потом он описался, но продолжал играть. Потом подошли другие девочки и увидели, что он описался, и начали смеяться над ним. Девочки были одеты в короткие платьица, а из-под платьев виднелись трусики. Белые с синими, красными и жёлтыми котятами, мишками, зайчиками и пупсиками. А та девочка не смеялась. Она, молча, стояла и смотрела. Но больше она с ним не играла потому, что все смеялись и кричали: «Ссыкун! Ссыкун!»
А потом была другая. Там, в школе. Она пришла и села с ним рядом. И он увидел её трусики. Такие белые-белые. Это она для него. Он потрогал их, такие тёплые и мягкие и ему стало хорошо. Но она испугалась. И её глаза были большие, и она упала. Потом ему говорили, что он не должен с ней играть. Били, били. Было больно. И тогда появился огонь. Потом отец бил его. Потом плакала мать. Потом отец запретил ходить в школу. Но он запомнил лицо девочки и её трусики, и большие тёмные глаза.
И однажды вечером к нему пришла та девочка. Только на ней было короткое синее платьице, а не чёрная юбка как тогда.
Уже совсем стемнело. Он сидел у окна, и она подошла к калитке. Потом она стучала и оглядывалась по сторонам. А он смотрел. Она заметила его и, улыбнувшись, махнула рукой. Он увидел её большие тёмные глаза и тоже улыбнулся. Потом он вышел, и она спросила хлеба и картошки, если можно. У неё давным-давно заболели папа и мама, и не могли купить себе хлеба сами. Он не сразу, но понял, что ей нужно, и пошёл в дом. А она пошла за ним и быстро вошла внутрь дома, и вновь быстро оглянулась по сторонам, перед тем как войти. Он дал ей хлеб, а она не уходила, и всё осматривала комнату, прикусив нижнюю губу. Тогда он попросил её поиграть и потрогать её за трусики. Она долго смотрела на него, подняв брови, а потом её глаза стали узкими, и она попросила денег, папе с мамой на лекарства. И тогда она поиграет с ним и разрешит трогать трусики. Он опять долго соображал, но денег
