произносились не спеша, с хорошей дикцией. Сухие, бесстрастные, отчетливые… Он говорил ровным голосом, не волнуясь, только иногда выбрасывая руку вперед и разжимая и сжимая тонкие, длинные пальцы.
Костры разгорелись. На поляне стало светлей. Теперь можно было рассмотреть лица людей, стоявших не только в первых шеренгах каре. С болью в сердце Ткаченко видел молодых, рослых, сильных хлопцев. Разве им заниматься черными делами? Им бы плавить сталь, распахивать земли, сидеть в аудиториях институтов…
Обреченные!
– Начинайте! – Лунь легонько подтолкнул Ткаченко на свое место и стал за его спиной, рядом с успевшим переодеться Капутом.
Теперь на нем был немецкий, застегнутый на все пуговицы, китель и под ним мереженная сорочка.
– Як наш? – Капут ухмыльнулся.
– Послухаешь, сам скажешь, – неопределенно ответил Лунь.
Ткаченко перевел дыхание, шагнул вперед и укрепился подошвами на шатком помосте, наспех сшитом из хвойных бревен и досок. Сойдет ли он отсюда сам, или его стащат с раздробленным черепом – этого, наверное, не знал не только он, но и те, кто окружал его, – эти люди, подчинявшиеся мгновенным вспышкам инстинктов, даже, пожалуй, наиболее выдержанный из них, сохранивший внешнюю корректность, бывший поручик Лунь.
Минутная пауза под тяжелыми, настороженными взглядами выстроенных на поляне людей помогла Ткаченко освободиться от остатков неизбежного в таком положении страха, сосредоточиться, чтобы выполнить свой последний долг.
Внизу, почти достигая уровня трибуны макушками бараньих, заломленных по-гайдамацки шапок, стояли в небрежных позах вооруженные до зубов жандармы службы безопасности – «безпеки». «Нам все дозволено, – как бы говорили их внешний вид, презрительные усмешки, – для нас все пустяк, тем более такая штука, как человеческая жизнь».
Их замысловатые, залихватские прически, языческие амулеты, понавешенные на давно не мытые, словно литые, шеи, подчеркивали привилегированность положения. Это была «гвардия трезубца», опричники – правая рука Капута, всесильного главаря карательного отряда бандеровской жандармерии.
Под ногами была плаха. Да, плаха.
И тем более надо держаться спокойно, собрав всю волю.
Как обратиться к ним, замкнувшим его в железный капкан каре?
– Товарищи! – в гробовой тишине, нарушаемой только потрескиванием костров, тихо произнес Ткаченко, заставив всех вздрогнуть от неожиданного обращения, инстинктивно насторожиться, навострить слух. – Товарищи! – громче повторил он и снял мешавшую ему фуражку. – Пид натыском Радянськой Армии разом с гитлеровцами дали драпа националистычни верховоды, профашистськи поборныки «самостийной и незалежной»[2] Украины. Гестапо и абвер дают задания превратить вас в «пятую колонну» и проводить «пидрывну дияльнисть». Про озброення потурбувались нимци[3]. Вам они дали тилькы жовто-блакитный
Самостоятельной и независимой (
О вооружении позаботились немцы (
