мозглости под небом, не под землей. Да элементарно – болеет он! Похмельный синдром – ноги ватные, безразличие к окружающему-происходящему, бледность и обильный пот. Симптомы налицо. Стресс гасится древним испытанным способом. Причин для стресса у нынешних армейских-милицейских – вагон и маленькая тележка. М-да, вагон. Метро…
Ноги у воина никак не ватные – щипач-малолетка рвался на волю судорожно и безуспешно. Воин даже не сдвинул колени, чтобы инстинктивно удержать «beskin». Но каблуками ботинок, всей тяжестью пригвоздил саквояж с краев по нижнему канту – к полу. Не сдвинуть!
Впрочем, станция… «Балтийская». Балтийский и Варшавский вокзалы. Вынырнули из тоннеля. Публика затеснилась – поближе к дверям, подальше от инцидента. Езжайте дальше, разбирайтесь между собой, плюйтесь-царапайтесь, хоть руки по локоть отрубайте! Счастливо оставаться! А нам всем – на «Балтийской».
Воину – тоже на «Балтийской». Не тащить же заморыша на привязи! Отчетливый цок языком – пацан в очередной раз дернулся и… по инерции впилился спиной, лишайным затылком в отпрянувшую толпу.
Свободен, наконец-то свободен! Словно капкан расщелкнулся, а не язык цокнул. Пожалуй, и впрямь капкан! На запястье у воришки – глубокий след: нечто клыкастое, заточенное, многочисленное. Не прокушено насквозь, не в кровь, но внушительно. Запомнится надолго.
Осторожно! Двери… открываются. Публика поспешила, брезгливо стряхивая невидимую чешуйчатую заразу от соприкосновения с бомжиком. Кстати, породистая дива попала в число «запятнанных». Вернее, некстати.
Особо любопытные напоследок исподтишка таращились – на мудреный «beskin»: кто там? что там? зубастик?! страстик-мордастик?! Во-от откуда был короткий рык за мгновение до фальцетного «Ааауууыыы!», ясно теперь! не дай бог – как выскочит, как выпрыгнет!
Особо любопытным пришлось разочароваться. Воин подтянул «молнию» на саквояже – от дециметра до сантиметра, вскинул «beskin» за ремень на плечо. Ему – на «Балтийской». Не оглянулся.
За спиной, уже на платформе, гвалт вспыхнул с новой силой:
– Милицию! Воры! Сюда! Милицию! – седогривый сражался с бедствующей семейкой до победного конца. До победного конца ему было далеко. Сражаться на три фронта несподручно.
Мнимый вдовец изменился в лице – был униженный-и-оскорбленный, стал шум-и-ярость. Руки в карманах – кастет? нож? Напирал на старика, используя в качестве живого щита рюкзачок с дитем: «Давай! Ударь ребенка! Ударь! Говно! Уйди от нас! Уйди! Говввно!» Тут же отпрыгивал, страхуясь от секущей трубочной «Правды». Снова напирал. «Яблоки» (оба-два) недалеко откатывались от «яблони» – за ближайшие колонны, чтобы с тыла отвесить пенсу коварного пенделя и опять спрятаться.
– Капитан! Вернись! Куда ты! Они же к тебе залезли! Воры! – «Правдист» почему-то присвоил воину «капитана». – Что же ты! «Чурки» русского человека бьют! А-а-а, бздишь! Ты не капитан! Покажи сумку! Сумку покажи! Покажи сумку! Люди! Держите его!
…Не оглянулся.
И никто не оглянулся до преодоления вязкого человеко-сбитня
