в ее душе таятся сокровенные чаяния.
– Послушайте, Аргус Уэрлок! – закричала мисс Сандан тем не слишком благородным, зато зычным голосом, который сам собой вырабатывается в окружении шестнадцати братьев и сестер и постоянно растущей компании кузенов и кузин. – Пытаетесь изображать из себя джентльмена и считаете, что ваши откровенные желания повергнут меня в бегство? А что, если я отнюдь не так труслива, как вы, и попытаюсь сама получить все, чего хочу? Никогда не задумывались о том, что и у меня могут появиться кое-какие стремления? А вдруг я тоже мечтаю увидеть вас обнаженным и распростертым на постели?
Едва слова эхом разнеслись по пустынному холлу, Лорелей пришла в себя и осознала, что в запале прокричала в закрытую дверь какую-то невероятную непристойность. Щеки загорелись румянцем стыда, однако она не утратила самообладания и удалилась, гордо подняв голову. Каким бы дерзким и скандальным ни казалось чересчур откровенное признание, оно целиком и полностью соответствовало правде. Прятаться от правды постыдно. Пусть тот, кто мнит себя всезнающим вершителем судьбы, слегка задумается. А она тем временем вернется домой и, если улыбнется удача, незаметно проскользнет в отцовскую библиотеку. А там, на дальней полке, притаилась книга, в которой подробно описано и даже нарисовано, что следует делать в том случае, если сэр Аргус когда-нибудь действительно окажется обнаженным и распростертым на постели. Трудно сказать, что он услышал в ее словах – угрозу или обещание, но если когда-нибудь призовет к ответу, она выйдет на поединок во всеоружии.
Аргус долго смотрел в закрытую дверь – пока не понял, что стоит с широко открытым ртом. Высокий, чистый, очень громкий голос без труда проник сквозь толстые дубовые доски. Голос, способный шокировать кого угодно, – трудно представить, что столь резкий дискант может принадлежать молодой, изысканно воспитанной аристократке. Но больше всего поразил не сам голос, а смысл долетевших из коридора слов.
Она хочет увидеть его обнаженным в постели? Аргус со стоном упал на кровать, едва заметив, как воспротивились резкому движению больные ребра. Леди, несомненно, оставалась девственницей, чистой и нетронутой, как первый снег, однако по только что прозвучавшей тираде можно было предположить все, что угодно, но только не это. Приходилось признать, что трусом она обозвала его не без оснований – порывы сдерживало не одно лишь понятие о чести джентльмена. Инстинкт подсказывал, что, заполучив Лорелей в постель, отпустить ее он уже не захочет. Следовательно, придется жениться. Практика тем временем свидетельствовала, что, несмотря на относительное равенство в социальном положении, подобные союзы пользы семье не приносили.
«Что, если я тоже хочу увидеть вас обнаженным и распростертым на постели?»
Трудно придумать лучший, более изощренный способ отомстить за то, что он так упорно ее отталкивал. Да и кричать вовсе не обязательно: достаточно было прошептать едва слышно, и он бы сразу все понял.
