style="font-size:15px;"> – Тогда еще один тост, за теплоту!
– Ура! – тихо воскликнул Олег, наполнив еще раз бокалы. Они чокнулись и выпили. Лиза обняла Олега, его руки потекли по ее телу, их губы слились. А руки продолжали двигаться дальше и уже забрались Лизе под рубашку. Женская грудь легла в мужские ладони, как в ванну, но ненадолго – скоро руки, гонимые инстинктами, пошли дальше, пальцы уже пытались расстегнуть лифчик.
– Может, я сама? – захотела помочь Лиза.
– Обижаешь, – улыбнулся Олег.
Лиза вытянула из-под своей рубашки сдавшийся бюст-гальтер и небрежно бросила на пол, скоро туда же полетели рубашка, юбка, колготки, штаны, еще одна рубашка, ирония судьбы и с легким паром.
– Может, диван разложим?
Словно по приказу оба соскочили с дивана, а Олег резким движением рук сломал его пополам.
– Удивительно, обычно я с ним так долго вожусь, – кинула на диван покрывало Лиза и бросила на него свое тело.
– Женщину надо удивлять, и не только разложенным диваном, – бросился вслед за ней Олег.
– Не перестаю удивляться, – рассмеялась шутке Лиза.
– Не переставай, – привлек ее к себе Олег.
Они долго целовались, а с экрана все подсматривали и подначивали, напевая:
Но внезапно по портьере
Пробежит волненья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь.[12]
После глубоких сирен, визга электричек, лая собак, шума океана, криков чаек и конденсата на коже от погони за удовольствием, молодых выбросило на берег. Удовольствие медленно отступало, словно пришло время отлива, дыхание восстанавливалось. Мир снова начал возвращаться на круги своя сквозь переборы гитары и голос Пугачевой, которая пела в фильме за Барбару Брыльску:
Спасибо Вам и сердцем и рукой,
За то, что Вы меня, того не зная сами,
Так любите…[13]
Олег обнимал Лизу сзади, они еще долго лежали так, глядя в мерцающий Новым годом экран, а когда там пошли прощальные титры под грустные стихи:
… Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим…[14]
– руку Олега обожгла горячая слеза Лизы.
Зима пролетала в ожидании перемен. Черно-белый пейзаж и серые лица вечно спешащих нырнуть в метро москвичей. Москва планировала измениться, все ждали этого, сидя в темной комнате зимы, будто закрылись в ванной и печатали фотографии, с любопытством глядя в емкость с проявителем, где плавали белые листы, на которых проступали силуэты того будущего, что кругом обещали – и потом должны были вытащить свои впечатления и закрепить, положив в ванночку с закрепителем, а затем в альбом, на добрую память, чтобы было чем гордиться. Жизнь начиналась с нового листа. Мы всматривались в черно-белый негатив, который по мановению палочки или указу Брежнева должен вдруг стать цветным, красочным и позитивным.
Москва всегда была городом фасадным,
Из песни «Никого не будет в доме», слова Б. Пастернака.
Из песни «Мне нравится», слова М. Цветаевой.
«Баллада о прокуренном вагоне», стихотворение А. Кочеткова.
